Побег генерала Корнилова из австрийского плена. Составлено по личным воспоминаниям, рассказам и запискам других участников побега и самого генерала Корнилова - А. Солнцев-Засекин

И все эти восклицания и разговоры слышат и доктора, и санитары, и офицеры австрийского караула… Они могли бы донести, но…

Во-первых, громадное большинство их, почти все – австрийские евреи и, в сущности, до судьбы двуединой монархии им нет никакого дела. «Австрийская империя – хорошо! Чехословацкая республика – хорошо! Мне все равно!» – как торжественно заявил один из караульных австрийских офицеров… Во-вторых, все эти доктора, офицеры, солдаты как черти ладана боятся попасть на фронт. Они забаррикадировались в тылу и знают, что не успеют они донести на доктора Груби, как тот устроит им переосвидетельствование и отправит на фронт. Может быть, доктор Груби попадет в крепость, но перед этим они-то сами, наверное, попадут на фронт… и, спасая свою драгоценную жизнь, они предпочитали молчать.

Мы, пленные, сделались хозяевами госпиталя, и не мы боялись нашей охраны, а она побаивалась нас, зная, что нашей жалобе доктор Груби даст более веры, чем ее объяснениям. Караульные офицеры первые торопились при встрече отдать честь, часовые вытягивались и отдавали на караул, санитары просили о протекции, когда хотели поехать в отпуск, доктора молчали, когда видели, что пленные расходуют десятки бутылок зельтерской воды, обливая ею друг друга в шуточных баталиях… Служащие хозяйственной части выбивались из сил, чтобы на масленицу были настоящие русские блины, а на Благовещение – традиционные «жаворонки», которые никак не удавались госпитальным пекарям-австрийцам. Караульный офицер, которого один из пленных угостил гречневой кашей, полученной им в посылке из России, не смел сознаться, что она ему вовсе не нравится, и бедняга притворялся, что она пришлась ему очень по вкусу. «Я не смел… – говорил он мне после. – А может быть, поручик обиделся бы, если бы я сказал, что мне не нравится. Он мог бы пожаловаться доктору Груби, что я оскорбил русское национальное кушанье». Да, следует сознаться, что многие из нас, пленных, злоупотребляли положением, сложившимся в Кёсеге при докторе Груби…

Но пока в Кёсеге в результате побега генерала Корнилова происходили все эти перемены, что было с самим Корниловым и его спутником?

В венгерских газетах мы прочитали сперва приказ о крупной премии, объявленной за поимку Корнилова, потом сообщение, что Корнилов при попытке переплыть Дунай, чтобы бежать в Румынию, был ранен огнем австрийского поста, а его спутник, австрийский солдат Францишик Мрняк, задержан и осужден судом за измену к смертной казни, которая и приведена в исполнение. Позже прочли мы опровержение и сообщение о прибытии Корнилова в Россию; опровержения о казни Францишика Мрняка мне не попадалось.

Уже по возвращении в Россию, увидевшись с Корниловым, узнал я дальнейшие обстоятельства его побега. После того, как ему и Мрняку удалось выйти из госпиталя, Корнилов и Мрняк спокойно прошли через весь город к станции железной дороги.

По дороге им встретился один из госпитальных служителей – австрийский солдат, фамилия которого ни Корнилову, ни мне не была известна, так как пленные обычно называли его прозвищем Иуда, вследствие слухов о том, что ему поручено тайно следить за нами и поддерживать связь с теми из офицеров, которые подозревались в подкупе их австрийским командованием. Но как раз в тот момент, когда Иуда мог бы заметить Корнилова и Мрняка, те завернули в пивную, чтобы выпить по кружке пива, и Иуда ничего не заметил. Кажется, Мрняк также не заметил Иуды.

В половине второго Корнилов и Мрняк выехали пассажирским поездом на станцию Рабу (Гиэр), где два часа ожидали пересадки на курьерский поезд, отходивший в Будапешт. Здесь, в Рабу, произошла другая встреча, которая могла бы погубить начатое предприятие. В зале ожидания 3-го класса Корнилов и Мрняк столкнулись с одним из санитаров Кёсегского госпиталя, возвращавшимся в Кёсег из отпуска, Алоизием Домносилом. Домносил знал Корнилова в лицо, но наружность Корнилова настолько изменили полуподстриженные усы, выжженная бородавка и черные очки, что он не мог его опознать.

В Будапеште снова нужно было ожидать поезда, отходившего лишь утром на другой день, и Корнилов с Мрняком отправились на этапный воинский пункт, где предъявили отпускные удостоверения, заготовленные Мрняком и не вызвавшие никакого подозрения. Таким образом, в удостоверениях, похищенных поручиком Дворниченко и мною, пока не встречалось надобности. Здесь, на этапном пункте, Корнилов и Мрняк поужинали и переночевали.

Утром на другой день (в субботу 12 августа) Мрняк получил в комендатуре подтверждение на получение по отпускным билетам бесплатного проезда по железной дороге до станции Карансебеш.

В 8:30 часов утра они выехали из Будапешта и в 6 часов вечера были уже на станции Карансебеш, где им удалось благополучно миновать караул военной полиции. Здесь они прошли в загородную рощу, и Мрняк, оставив Корнилова, пошел в город за продуктами.

Вернувшись, он застал Корнилова спящим рядом с каким-то австрийским солдатом, укрывшись с ним одним плащом. Когда Мрняк разбудил Корнилова, тот рассказал ему, что встретился с солдатом в роще, но объясниться друг с другом они не могли, так как солдат оказался мадьяром, а так как Корнилов в то время сидел на пне, поджидая Мрняка, то мадьяр знаками предложил Корнилову лечь вместе на свою шинель и отдохнуть. И русский генерал мирно уснул рядом с мадьярским солдатом, завернувшись в одну шинель.

Простившись с мадьяром, Корнилов и Мрняк углубились в рощу, где Корнилов переменил военную форму на штатский костюм, а форму закопали в землю. Ориентируясь по компасу, Корнилов и Мрняк направились дальше уже пешком, надеясь сравнительно скоро достичь румынской границы. Но когда они углубились в лес, которым поросли горы, путешествие их затруднилось.

Пользоваться по ночам электрическими фонариками становилось невозможным из опасения быть замеченными военными и сыскными патрулями. Поэтому беглецы часто сбивались с пути и, немного продвинувшись вперед в продолжение дня, снова возвращались ночью.

Надеясь достичь границы в течение двух суток, Корнилов и Мрняк захватили пищи только на этот срок; блуждать в горах им пришлось более четырех суток, припасы вышли, и трое суток беглецы питались только ягодами и сырыми грибами. К тому же здоровье Корнилова было подорвано и недоеданием, и теми средствами, которые он принимал, чтобы попасть в госпиталь. Уже покидая госпиталь, Корнилов чувствовал себя больным, а в пути совсем разнемогся. Уходя из госпиталя, беглецы захватили с собою немного лекарств и пилюли с отравой, приготовленные Мрняком, чтобы принять их, если будет грозить задержание и новый плен. И вот, желая принять лекарство, Корнилов по ошибке едва не проглотил яда. Он успел распознать его вовремя и выплюнул, но, вероятно, хоть немного отравы осталось на слизистой оболочке рта и языке и попало в кровь, так что Корнилов почувствовал себя совсем больным.

Ранним утром 17 августа, то есть через четверо суток по обнаружении побега, Корнилов и Мрняк достигли вершины какой-то горы, название которой было им неизвестно, уже поблизости румынской границы, чего, однако, в этот момент они оба не знали. Спускаясь с горы в лесистую лощину, они увидели на шоссе у подножья горы небольшое деревянное здание, на вывеске которого была надпись «кантина Борловича». Страдая от голода, беглецы решились зайти в нее, чтобы купить какие-нибудь съестные припасы. Корнилов остался наверху, скрываясь в кустах, а Мрняк зашел в кантину. Сделав покупки и уже расплатившись за них, Мрняк увидел в дверях двух вооруженных мужчин и заторопился уйти, когда из-за перегородки, разделявшей кантину, вышел третий, хорошо одетый человек и потребовал от Мрняка предъявления документов.