Небо падших - Юрий Поляков

Я сел рядом с Брайеном, а Катерина устроилась на заднем сиденье между парнями. Мы помчались на аэродром, предупредительно останавливаясь перед каждым пешим ротозеем, вознамерившимся пересечь улицу.

– Where is Gena? – Брайен подозрительно покосился на мой подбитый глаз.

– In Moscow, – ответил я.

– Why?

– Business, – объяснил я.

– I see! – кивнул он.

Рассказывать правду было бессмысленно – Брайен ни за что не поверил бы.

Катерина всю дорогу весело болтала с рыжим Стивом на кашеобразном английском, мне совершенно непонятном, хохотала, щупала его мускулы и показывала свои. Казалось, они знакомы много лет – что-то вроде любовников, расставшихся друзьями, а теперь вот встретившихся. Грант участия в разговоре не принимал, он жевал резинку в суровой задумчивости. Американцы подарили человечеству новый способ выражения своих чувств и мыслей – с помощью жующих резинку челюстей. Наверное, есть такие, которые вообще никогда не говорят, а общаются исключительно чмокая, чавкая, убыстряя или замедляя шевеление челюстей, а в особых случаях выщелкивая изо рта резиновый пузырь.

На аэродроме нас уже ждала заправленная «Сесна» – одномоторный спортивный самолет, разноцветный, как майка спортивного фаната. В багажнике «джипа» оказались три сине-оранжевых парашюта и большая сумка со снаряжением. К каждому парашюту с помощью липучек были параллельно прикреплены по две таблички. На верхней табличке значилось имя того, кто прыгает, а на нижней того, кто укладывал парашют. Выглядело это так:

Mr. Shannanoff/Steve В. Welles, Mrs. Shannanoff/Steve B. Welles

Катька со смехом показала на свою табличку и задала Стиву игривый вопрос, оттенков которого я со своим дубовым английским не понял, но общий смысл все-таки уловил. Речь шла о том, в каком положении тот предпочитает заниматься сексом. Мне даже показалось, что эти слова она специально произнесла помедленнее, чтобы понял и я тоже. Стив покраснел так, что лицо его стало багровым, а рыжие веснушки – фиолетовыми, потом он отодрал липучки и, демонстрируя свои пристрастия, поменял таблички местами. Все засмеялись, а Грант жизнерадостно захлюпал жвачкой. Катерина же под общий хохот, разъясняя свой постельный обычай, вернула липучки в исходное положение. Она не врала, она и в самом деле любила поверховодить.

Первым моим желанием было отхлестать ее тут же, на глазах у всех, по лицу, запихнуть в «джип» к Брайену и предупредить, чтобы к моему возвращение духу ее в отеле не было! Я бы, конечно, так и сделал, но удержался, потому что понимал: все это в последний раз. И ради последнего прыжка можно потерпеть, а потом ищи себе другого Зайчугана!

Парни перенесли парашюты в самолет. Грант уселся в кабине, а мы – в салоне, на укрепленных вдоль корпуса скамьях. Мотор заработал – и весь корпус мелко задрожал. Самолет заревел и медленно покатился к взлетной полосе, Брайен, радостно улыбаясь, махал нам мохнатой лапой. Им бы, зажравшимся, на годок Ельцина с Чубайсом – посмотрел бы я, куда бы они засунули эти свои знаменитые американские «смайлы»!

Самолет почти незаметно оторвался от взлетной полосы, потом резко лег на правое крыло. Катька, чтобы сохранить равновесие, схватила Стива за шею и не отпускала до тех пор, пока самолет не набрал высоту. Они продолжали весело болтать, из-за шума буквально всовывая губы в ухо друг другу. На Катькином лице появилось проклятое выражение хищного восторга. Я дал себе слово по возвращении домой серьезно заняться английским.

Летели мы больше часа и приземлились, когда кровенеющее солнце уже садилось. Найденный Брайеном аэродромчик действительно располагался на краю огромного кукурузного поля. Тут же стояла казарма, сложенная из желтых панелей-сэндвичей и покрытая темно-красной пластиковой черепицей. Как объяснил Стив (а Катька перевела), здесь два раза в год проходят сборы слушателей летных академий, но все остальное время казарма пустует. Никакой охраны я не обнаружил. Это надо так народ выдрессировать – у нас бы давно растащили на садовые домики! Я направился к зарослям кукурузы.

– Эй, Зайчуган, – крикнула Катерина. – Далеко не отходи – в кукурузе водятся монстры! Они едят русских ребят!

Она тут же перевела эти слова американцам, Стив радостно заржал, а Грант сделал страшные глаза и выпустил из рта большой розовый пузырь. Он как раз устанавливал на траве маленькую переносную жаровню, а Стив освобождал от полиэтиленовой упаковки специально купленные в супермаркете аккуратно наколотые полешки. Барбекю входило в набор услуг, предлагаемых фирмой Брайена.

Мы поели жареной свинины, выпили несколько банок пива за российско-американскую дружбу. Впрочем, как я понял, Стиву и Гранту эта дружба была абсолютно по барабану. Они, надо полагать, убеждены, что Москва находится где-то в Сибири, что Сталин – современник Чингисхана, а Вторую мировую войну Штаты выиграли у СССР в союзе с Германией. России же – это я так считаю – ни одна дружба еще не принесла ничего, кроме неприятностей.

Не доев вишневый пирог, Катерина шепнула что-то на ухо Стиву, тот понимающе хмыкнул и повел ее к казарме.

– Это все пиво! – сообщила она мне перед тем, как уйти.

Я остался один. Грант, не вынимавший изо рта жвачку даже во время еды, понятно, не в счет. Глядя на умирающее мерцание углей в жаровне, я думал о том, что если бы живую женщину можно было превратить в резиновую секс-куклу, то я бы возил Катьку с собой повсюду в специальном чемоданчике и вынимал только, когда понадобится. Нет, я бы с ней и разговаривал тоже, она бы мне, как и прежде, помогала в делах, но едва заметив, что ледяной истуканчик соскучился по жертвам, что в ее усмешке появилась чуть заметная стервоточинка – я бы мгновенно сдувал Катьку и убирал в чемодан… До новых встреч! Замечательно: она всегда была бы со мной, но мои самолеты не сталкивались бы в воздухе, гоши и тенгизики не раскручивали бы меня на невдолбенные бабки, а Герой России Генка Аристов, улетая к своей наточившей пилу Галине Дорофеевне, не смотрел бы волком…

– Там есть телефон? – я показал пальцем на казарму.

Грант утвердительно пискнул жвачкой. У дверей казармы, как часовой, стоял Стив и, чтобы развлечься, подбрасывал вверх пустую пивную банку, настигая ее в полете метким плевком. Увидав меня, запыхавшегося, он самодовольно ухмыльнулся в том смысле, что настоящие парни (естественно, речь идет о заокеанцах) не выказывают свою ревность столь явно, а переносят ее мужественно, – играя желваками и насасываясь неразбавленным виски, как клопы. «Если бы ты, ковбой недоделанный, столько выжрал виски, сколько мне пришлось выхлебать водки из-за Катьки, тебя давно бы уже звездно-полосатые черти уволокли!» – мысленно ответил я и рявкнул:

– Где она? Where is she?

– She is calling to Moscow, – ответил он с усмешкой. В помещении, которое в наших казармах называется «дежуркой», горел свет. Катерина, стоя спиной к двери, действительно говорила по телефону, и голос ее отчетливо был слышен сквозь стеклянную перегородку:

– …Нет. Не волнуйся, Зайчуган! Завтра все кончится… И я прилечу…