Хякки Яко - Ступников

— Походу дела вызнать место, где они обосновались, после чего наведаться туда и вырвать обоим хребты.

— От личный план, а главное надёжный! Вот только есть один крохотный нюанс — что им помешает просто свинтить от тебя, при помощи простроенного дзюцу, коими ты, если не помнишь, абсолютно не владеешь⁈

— Тоже самое, что мешает мне их догнать, — ехидно ответил я, наблюдая как этот засранец пытается понять, что именно кроется за этими словами.

Наконец, спустя краткие десять минут тишины, нарушаемой лишь шелестом листвы да редкими завываниями ветра, Хидеки ворчливо пробубнил:

— Хорошо. Сдаюсь. Ничего кроме внезапно прорезавшегося топографического кретинизма мне на ум не пришло!

— У кого, что болит…

— Так просвети же меня юродливого — что именно ты имел в виду⁈ Что им помешает по тихому свинтить от тебя на другой конец света?

— Сосуд.

— Э?..

— Сосуд для возрождения Десятихвостого, — сжалился я наконец, — Сам по суди — никакой человек, даже будь он трижды Великим Шиноби, не выдержит процесс созревания Джюуби. Абсолютное большинство и запечатывания не переживёт, а то буйство энергий, что будет метаться в процессе его Возрождения, способно будет обуздать лишь что-то сопоставимое с ним самим. А с Душой Бога сопоставимо лишь…

— Тело Бога, — прошептал учёный, на секунду сбившись с шага, — То есть, у него есть кусок?

— Есть, иначе весь его план был бы бессмысленен. И в этом самом куске должно содержаться столько жизненной силы, что ни одна пространственная техника её просто не протащит. Говорю же — у нас одна проблема.

— Но Риннеган… — заикнулся было Хидеки, но тут же оборвал себя на полуслове.

— Да, — подтвердил я его невысказанную догадку, — Эти глаза дают огромную силу, но здесь дело в банальной, дурной мощи. Сколь бы искусен не был боец — гору ему всё равно не сдвинуть с места, полагаясь на одну лишь непревзойдённую техничность движений и отточенный до идеала стиль ведения боя. Так что до Возрождения Десятихвостого Мадара прикован к своему логову.

— Но с двумя Бижу…

— Процесс всё равно не будет моментальным. Ещё двоих у него всё равно не будет доставать, так что время, чтобы найти его и прикончить, у меня найдётся.

— Эхх~ — издав тяжёлый вздох, Хидеки устало опёрся о Стену, что отделяла Клановые Владения Кагуя от прочей Какурезато, — Всё равно план так себе.

— Альтернативы ещё хуже.

— Это-то меня и пугает… А Мэйуми-чан?

— Будет в убежище, под охраной всего Подземного Двора.

— Хоть так. Да уж, и как прикажешь теперь засыпать, зная, в каком шатком положении мы все оказались? — ворчливо, но вместе с тем с явными нотками беззаботного веселья, спросил меня этот безумец.

— Лично я сегодня, не смотря ни на что, буду спать как младенец. Хотя, вероятнее всего, в прихожей.

— А это-то ещё почему? — недоумённо вытаращился на меня ирьенин.

— А ты думаешь меня ждёт иная участь, после попыток объяснить Мито и Умеко, почему вместо того чтобы отражать нападение на Коноху, они, вместе с детьми, должны будут пойти в убежище, да ещё и бросив Мэйуми одну?

Пару секунд помолчав, Хидеки увесисто прокряхтел:

— Знаешь, если после всего сказанного тебя просто отправят ночевать во двор — то с Мадарой можешь даже не сражаться. С подобными навыками оратора просто убеди его самому свернуть себе шею, заодно прихватит с собой на свидание с Шинигами этого Зецу. Уверен — он не сможет тебе отказать.

И больше не проронив ни слова побрёл в сторону Госпиталя, а я, издав печальный вздох, направился домой, прекрасно осознавая, что убеждение, без применения весомых аргументов в виде чужих кишок намотанных на мой кулак, далеко не самая сильная моя сторона.

Глава 100

Конохагакуре но Сато. Три дня спустя

Солнце давно уже завалилось за горизонт, накрыв землю покрывалом из миллионов сверкающих огней, чей свет, во тьме бесконечной пустоты, озарял улицы Конохи.

Стороннему наблюдателю могло показаться, что Деревня жила свой обычной, размеренной жизнью. Насколько это вообще было возможно с учётом того, что Третья Мировая Война Шиноби хоть и перешла в пассивную фазу, но до сих пор не было заключено официального перемирия, и по факту мир по прежнему пребывал в раздрае. Однако такие мелочи едва ли могли заботить шиноби, что во всю наслаждались столь благостным затишьем.

То тут, то там верхними путями, перепрыгивая за раз крыши десятка домов, мелькая от квартала к кварталу, пробегали генины и чунины — разнося сообщения, указы, послания и просто добираясь до дома.

По улицам ходили простые горожане, уже давно переставшие обращать внимание на изредка мелькающие в вышине тени, что на доли секунды заслоняли собой звёздное, безоблачное небо, и тут же пропадали вдалеке.

Работали лавки, горели фонари. Рестораны и забегаловки вовсю зазывали посетителей, будоража воображение пряным ароматом приправ, терпким запахом свежего мяса и наваристого бульона, что разносился по округе, приманивая новых клиентов и приветствуя завсегдатаев.

Казалось в этой идиллии не было места страху и опаске, но если знать на что смотреть…

Посыльные и провожатые из раза в раз обходили одни и те же районы, ни на шаг не отклоняясь от маршрута, что со стороны больше был похож на патрулирование, чем на простую доставку писем.

Среди прохожих трудно было встретить простых людей, каждый, кто в этот вечер рискнул выйти на улицу, озарял мир сиянием чакры, чей разгорячённый очаг в любой момент был готов работать на износ.

Под выходными платьями и красивыми одеждами то и дело проглядывались очертания доспехов, рукоятей ножей и кунаев. За спинами прохожих виднелись небольшие сумки, разукрашенные печатями и почти лопающиеся от обилия стимуляторов и средств перовой необходимости.

На первый взгляд безмятежная картина, на деле принимала совсем иной оборот. Лист ждал нападения. Каждый шиноби прекрасно знал, что в любой момент царящая в воздухе гармония может сменится пронизывающим до костей воем сигнальных печатей, а спокойствие и полумрак ночи озариться огнём смертоносных дзюцу. Но ни смотря ни на что, жители и защитники Конохагакуре но Сато смеялись, радовались и мечтали — возможно даже сильнее и ярче чем когда-либо. Ведь, кто знает, может этот вечер их последний шанс что-то исправить, вернуть старый долг, простить обиду или извиниться за давний спор, сказать несколько простых, но столь важных слов, что в иной момент не могли сорваться с губ, просто побыть рядом с теми, кто был им по-настоящему дорог или в одиночестве посмотреть на звёзды, чью красоту черствеющему сердцу с каждым годом всё труднее и труднее было различить.

Одна неприметная улица близ Квартала Повелителей Костей

— А я и не знала что ты такой романтик, Уголёк, — проворковала Ринго, после того как очередной рисовый шарик, сочащийся пряным соусом и