Собрание прозы в четырех томах - Сергей Донатович Довлатов

Когда закончите Вашего «Чужого»[66], пришлите. Давайте тиснем его в «Новой газете»[67], забыв обиды?! Или пошлем в журнал «22»[68]? Он — наименее партийный.

У меня вышла одна книжонка по-русски и скоро выйдут еще три штуки. Буду Вам присылать по мере получения авторских экземпляров.

Авторские права на «Компромисс» купили шесть стран. И это притом, что лето и книжка еще по-английски не вышла. Что же будет в октябре-ноябре? Куда я дену все заработанные мною деньги?!

Привет всему Вашему милому семейству, где даже теща — интеллигентный человек.

С. Довлатов

2

7 декабря <1983 г.>

Дорогой Наум!

Баллада[69] одобрена, набрана и готова к печати. Наклею ее в понедельник. Газету сразу вышлю.

Три дня назад звонила девица из «Новостей»[70], спрашивала Ваш адрес, так что движется какой-то гонорариум.

Лирику, глумливо отвергнутую Х. и П., немедленно пришлите мне. Рукопись малоодаренного Л. Консону[71] передал.

Тореева[72], конечно, хороша. В моем доме перерабатывается неслыханное количество бумаги, рисунки сохранились чудом и обнаружены в результате долгих поисков. Надеюсь, это — все или почти все. Но вообще-то, в таких случаях надо предупреждать: «верните оригиналы», а не спохватываться через полтора года. Тем не менее дай ей бог выйти замуж за хорошего рабочего парня.

Пишете ли Вы роман об эмиграции? Вот, пожалуйста, сюжет. Неустроенному русскому эмигранту надоело бедствовать, он отправился в порт, выждал, когда уплыл советский корабль, и объявил полицейскому, что он — невозвращенец. Его привезли в Пентагон, дали охрану и квартиру. Днем он читает «Новое русское слово», а по вечерам докладывает Пентагону сведения о сов. экономике и так далее. Развейте.

Всех обнимаю. Ваш

С.

3

23 дек. <1983 г.>

Дорогой Наум! Во-первых, поздравляю Вас и Ваше семейство с бесчисленными еврейскими, православными и светскими праздниками, в которых я запутался.

Второе — посылаю Вам газеты со стихами[73] — всем очень нравится. Надеюсь, первый ничтожный гонорар получили, обещают платить и дальше, хотя бы и гроши, в знак уважения.

Я больше и больше отдаляюсь от всяческой русской прессы, но Вас очень прошу — пишите и печатайтесь. Вы — один из самых талантливых людей в нашем, так сказать, поколении, и Вам надо все шире наплывать на русскую литературу. Мандельштам говорил, что все нужное — останется[74]. И еще раз, простите за поучения, но думайте о «большой форме», характер Вашего дарования — сюжетный, не хотите писать прозу — дайте настоящий роман в стихах об эмиграции, придумайте сюжет, Вы же мастер.

Обнимаю, всем привет, Лена, мама и Коля приветствуют вас.

С. Довлатов

4

28 февр. <1984 г.>

Дорогой Наум! Ваш этюд № 6[75] я прочитал по телефону всем знакомым, включая одного человека в Дартмуте, одного в Анн-Арборе и двух в Бостоне. К сожалению, с учетом всех этих иногородних товарищей, знакомых у меня — человек девять, с остальными я поругался.

Относительно «позы просителя» я с Вами не совсем согласен. Таков уж механизм: вы отсылаете свое произведение, у редактора нет времени ответить (ибо, как правило, этим редактором исчерпывается штат), затем ваше произведение неожиданно публикуется с купюрами и опечатками, а когда вы мягко сетуете по этому поводу, вас начинают считать амбициозной каверзной личностью с дурным характером. Не говоря уже насчет заплатить гонорар. И это еще в лучшем случае, поскольку в худшем вам не отвечают и к тому же не публикуют.

Все это так. Низость русской прессы (объяснимая, имеющая причины, логику и так далее) мне знакома. Я один из создателей этой низости, или — активных (в прошлом) участников, хотя именно с Вами я вел себя более или менее прилично, и только потому, что у меня никогда не было меньших сомнений в таланте автора. Уверяю Вас, масса людей помнит меня как невнимательного, высокомерного душителя талантов. А. Л. до сих пор не здоровается со мной на радио «Либерти» после того, как я в 80-м году не реагировал на какую-то его похабную рукопись и мелко уклонялся от телефонного обсуждения этого вопроса.

Проблема существует, и я Вас понимаю. Я сам ни в одном американском русскоязычном издании ничего не хочу (а во многих случаях и не могу) напечатать. Правда, Максимов, что называется, сменил гнев на милость и печатает в № 39 мой рассказ[76], но и то: рассказ был ему отослан с холодным сопроводительным письмом (то есть я встал, по Вашему выражению, в позу просителя), никакого ответа не получил, а затем косвенно, через общих знакомых услышал, что Максимов говорит: «Довлатов, конечно, ничтожество, но рассказ смешной, и мы его опубликуем…» Что-то в этом роде.

Есть еще одна новость, точнее — новая возможность, и тоже — за океаном. Редактором умирающего журнала «Грани» стал Владимов[77], очень хороший, прямой и мужественный человек. Вот его адрес: Georgij Vladimov, Lubecker Strasse 7, D-6236 Eschbom/Taunus, West Germany.

Если хотите, сошлитесь на меня, он призывал меня к сотрудничеству, причем довольно активно, а значит, такая ссылка — уместна. Я бы на Вашем месте (поскольку моя ситуация несколько другая, и не потому, что я лучше, а потому, что я пишу прозу и меня переводят) все же послал бы свою лирику и «Чужого» и вообще — все, что есть, — в «22», «Континент», «Время и Мы» и в «Грани».

Проблема еще и в другом. Я довольно много разговариваю с разными людьми о Ваших вещах, и выявляется какая-то странная картина, что-то вроде недоразумения, корни которого — в самой природе Вашего творчества. Есть какое-то противоречие, которое Вам явно вредит и в котором Вы совершенно неповинны. Я сейчас не размахнусь на филологический трактат «Главное противоречие творчества Сагаловского», но в двух словах — происходит вот что. Ваши вещи по внешнему облику, по костюму, так сказать, абсолютно демократические, вроде бы — для народа, такой еврейский Демьян Бедный, то есть фразеология, синтаксис и прочая внешняя атрибутика — народные, массовые, но! — оценить Ваши вещи, я уверен, способны только чрезвычайно интеллигентные люди. В результате, народ, условно — Брайтон-Бич, удивляется — почему нет мата и смака, где тетя Хая с китайцами, яйцами и прочими делами, где антисоветские частушки и так далее, а интеллигенция (средняя, нормальная, не такая изысканная, как мы с Вами) смущена внешне народной формой, наличием если не тети Хаи, то Рабиновичей, Кацев и некоторых фривольностей.

Есть и второе противоречие. Российские люди (Максимов, Некрасов, Толя Анохин[78]) воспринимают Вас (иногда явно, иногда тайно и даже бессознательно)