Неядерная мировая война. Чем нас завтра будут убивать? - Джеймс Эктон

на значительный накопленный опыт (в том числе в ходе летных испытаний более современных маневрирующих боеголовок типа MaRV, нежели те, что были размещены на «Першинг II»), говорят о реальных проблемах, возникающих при разработке высокоточного гиперзвукового оружия межконтинентальной дальности.

О качественно новых вызовах, с которыми столкнется Китай на пути от DF–21D до ракетно-планирующего оружия значительно большей дальности, наглядно свидетельствуют проблемы с навигационными системами. Как сообщается, DF–21D подобно «Першинг II» использует радиолокационную информацию для наведения на цель на конечной фазе полета[311]. Однако в случае ракетно-планирующей системы большой дальности наведение на конечном участке траектории не только трудно обеспечить технически. Скорее всего этого будет недостаточно, чтобы скомпенсировать навигационные погрешности, накопленные в полете, а значит, потребуется постоянная коррекция навигационной системы на среднем участке траектории[312]. В США эту задачу решает КРНС GPS. Китай начал развертывать аналог этой системы «Бэйдоу», которая в конечном счете должна обеспечить глобальный охват. Тем не менее получение навигационной информации на всех стадиях полета ракетно-планирующей системы сопряжено с собственными техническими трудностями (также как и все другие возможные решения)[313].

При наличии достаточного времени и ресурсов Китай, несомненно, сможет решить эту проблему (что, судя по всему, уже удалось Соединенным Штатам) и преодолеть многие другие трудности, с которыми он столкнется. Но вряд ли это произойдет быстро и безболезненно, ведь речь идет отнюдь не о размещении боеголовки, предназначенной для DF–21D, на более мощном ускорителе.

Россия

В Китае мы видим признаки развития технологий для создания вооружений большой дальности в неядерном оснащении, которые могли бы применяться оперативно, но официальные заявления на этот счет немногочисленны и звучат редко. В России все наоборот: нет недостатка официальных заявлений о значении такого оружия и его необходимости для государства, но серьезных признаков существенного прогресса в данном направлении, по крайней мере в последние годы, не наблюдается.

В последнее время российские официальные лица делают акцент на преимуществах и угрозах, которые несет технический прогресс в области обычных вооружений. Так, в статье, опубликованной в феврале 2012 г., Владимир Путин, занимавший в тот момент пост премьера, утверждал, что в то время как ядерные силы сдерживания должны предотвратить крупномасштабную агрессию против России, «…нужно учитывать, что научно-технический прогресс в самых разных областях, начиная от появления новых образцов вооружений и военной техники и заканчивая информационно-коммуникационными технологиями, привел к качественному изменению характера вооруженной борьбы. Так, по мере массового принятия на вооружение высокоточных неядерных средств большого радиуса действия все более четко будет проявляться тенденция закрепления за ними роли оружия решительной победы над противником, в том числе и в глобальном конфликте»[314]. В той же статье Путин обрисовал контуры амбициозной программы всеобъемлющей модернизации российских вооруженных сил. В этой связи он отметил, что у страны должны появиться «…другие виды оружия, ударные комплексы нового поколения. В том числе — высокоточное оружие, которое… способно решать задачи, сопоставимые с теми, что стоят сегодня перед силами ядерного сдерживания»[315].

В основе этого заявления, судя по всему, лежит идея, характерная также для стратегического мышления в США и Китае, что сегодня обычные вооружения можно использовать для выполнения задач, прежде считавшихся исключительной прерогативой ядерного оружия. Эта идея, похоже, содержится и в российской «Военной доктрине Российской Федерации», утвержденной в 2010 г., хотя и в более общей формулировке: «В рамках выполнения мероприятий стратегического сдерживания силового характера Российской Федерацией предусматривается применение высокоточного оружия»[316].

В отличие от США и Китая, сосредоточивших внимание на баллистических ракетах и ракетно-планирующих системах, Россию, судя по всему, интересуют прежде всего гиперзвуковые крылатые ракеты большой дальности. Через несколько месяцев после публикации статьи Владимира Путина российский вице-премьер Дмитрий Рогозин, курирующий оборонную промышленность, выразил озабоченность в связи с американскими программами по созданию гиперзвуковых крылатых ракет и заявил, что России также следует предпринимать усилия в данном направлении с акцентом на вооружениях большой дальности[317].

После этого Рогозин возглавил реорганизацию некоторых отраслей российской военной промышленности, отчасти, очевидно, чтобы способствовать разработке гиперзвуковых ракетных технологий. В июле 2012 г. он объявил о плане слияния двух корпораций, обладающих обширным опытом создания высокоточного управляемого оружия, в единый «суперхолдинг», задачей которого стала разработка гиперзвуковых крылатых ракет[318]. Затем, в октябре 2012 г., Путин подписал новый закон о создании Фонда перспективных исследований для осуществления оборонных проектов с высокой степенью риска, своего рода аналога Управлению перспективных научных исследований Министерства обороны США (DARPA)[319]. Рогозин, главный инициатор создания этого ведомства, разъяснил, что одним из его приоритетов станут исследования в области гиперзвуковых технологий[320].

Несмотря на всю эту активность, признаков наличия комплексного плана исследований, направленных на создание гиперзвуковой крылатой ракеты большой дальности, пока не видно. На сегодня публично обсуждается лишь один конкретный проект — российско-индийская совместная разработка ракеты «БраМос–2», способной развивать скорость 5–7M[321]. С 1998 г. две страны вместе работают над созданием сверхзвуковой крылатой ракетой малой дальности «БраМос–1» (различные ее модификации находятся на разных фазах НИОКР и развертывания)[322]. В марте 2012 г. глава этой программы со стороны Индии заявил, что новая ракета «…не будет сильно отличаться от существующей ракеты “БраМос” по массе и габаритам, что позволит использовать уже имеющиеся пусковые установки… В этом случае модернизация таких систем в гиперзвуковые особого труда не составит»[323].

Это заявление звучит загадочно. «БраМос–1» оснащена прямоточным воздушно-реактивным двигателем с дозвуковым горением. Но, чтобы обеспечить гиперзвуковую скорость полета, ракета «БраМос–2», вероятно, должна быть оснащена куда более сложным в техническом плане прямоточным реактивным двигателем со сверхзвуковым горением, а значит, будет коренным образом отличаться от «БраМос–1». В свете этого заявленная цель испытать новую систему к 2017 г. выглядит весьма амбициозной[324]. Более того, если по дальности эта ракета будет аналогична «БраМос–1» (300–500 км, или 190–310 миль в зависимости от модификации), ее никак нельзя будет назвать крылатой ракетой большой дальности, к созданию которой призывал Рогозин.

Помимо «БраМос–2» Рогозин также заявлял о том, что новый российский дальний бомбардировщик (ПАК ДА) должен иметь гиперзвуковую скорость[325]. Однако решить эту задачу абсолютно нереалистично (в частности, потому, что новый бомбардировщик должен быть готов к 2020 г.), и вряд ли на практике будет сделана попытка достичь этой цели.

Если Россия приступит к осуществлению серьезной программы по разработке гиперзвуковой ракеты большой дальности, у нее, несомненно, есть опыт, на который можно будет опереться. Наибольшую пользу в этой связи принесли бы результаты серии летных испытаний, проведенных в 1990-х годах[326]. Подобно аппарату НАСА X–43A российский «Холод» представлял собой «летающую лабораторию» для исследования условий гиперзвукового полета[327]. Его первый полет, состоявшийся в ноябре