Сломанная кукла - Лёка Лактысева

– Что – мальца забрать хотите? Так не отдадим! Сейчас еще и ментов вызовем! – благодушие с круглого лица соседки как водой смыло. – Гриш! Гриша-а! Тут к нам чужаки ломятся!

Соседка на миг отступила, задвинулась в прихожую, начала звать какого-то мужчину – видимо, своего мужа.

Гриша появился. Отодвинул широченным плечом Алевтину, вышел в коридор, уставился на меня снизу вверх злобным бульдожьим взглядом:

– Чего надо, мужик?

– С Тиной поговорить. – Я не знал, смеяться мне или психовать. 

В такие идиотские ситуации я, кажется, не попадал с тех пор, как побывал на армейской службе.

– Гриша, не надо! – Алевтина все же решила, что мордобой ей не интересен. 

Григорий придерживался другого мнения. 

– Идите внутрь, женщины. Мы тут сами перетрем. 

– Не надо… – Соседка утянула Тину вглубь блока, прикрыла дверь.

Григорий заслонил собой ненадежную преграду.

– Уматывай! – бросил мне коротко. 

– А то что? – я вдруг понял, что, если отступлю сейчас – сам себя перестану уважать. Да и мать моего ребенка до конца своих дней будет помнить, что я сыграл труса. 

– А то покажу дорогу! – Гриша набычился, набрал в грудь воздуха, стиснул кулаки. 

– А ты попробуй! – я расслабленно привалился спиной к противоположной стене, незаметно согнул колени, чтобы легко пружинить. 

– Мужик! Ты сам напросился! – работяга двинулся ко мне с явным намерением схватить меня за шею, согнуть к полу и в таком виде поволочь к лестнице. 

Я легко уклонился, перехватил его конечность. Когда-то мне не было равных в уличных драках! Опыт не пропьешь!

– Грабли не распускай! – предупредил толстяка насмешливо. 

Тот взревел, вырвался, без замаха нацелился правой мне в челюсть. Я удачно увернулся от хука, отскочил в сторону, пользуясь растерянностью мужика, поставил ему подножку. 

– А-а-а-ы-ы-ы!..

Григорий рухнул на бок, заревел, словно раненый лось. 

– Ну? Продолжим? – я спокойно ждал, когда противник поднимется с пола. 

Тут заветная дверь снова открылась, к поверженному борцу бросилась его благоверная:

– Гриш?! Гришенька! Это как он тебя так? Ты сильно ушибся?

– Отвали, дура!

– Идем, я тебе компресс холодный приложу! – не обращая внимания на недовольство супруга, женщина помогла ему подняться и поволокла за собой куда-то в темные глубины жилья. 

На пороге снова появилась Алевтина. Сверкнула на меня огромными испуганными глазищами:

– Мне что – и в самом деле наряд вызывать? – проблеяла овечкой. 

– Сына позови, Тина. Я с ним поговорить хочу. И с тобой хотел – по-человечески. А ты на меня соседа-бульдога натравила. 

– Я не… 

– Ты – да! Вышла бы сразу, шикнула бы на соседку, чтоб не мешала – не было бы всего этого безобразия! – я шагнул навстречу, уперся руками в дверные откосы, навис над Алевтиной, заглянул в глаза – близко-близко: – Не играй со мной, женщина! Я тебе не по зубам! И теперь я с тобой совсем по-другому разговаривать буду!

Женщина ответить ничего не успела: Никита выскользнул через неплотно прикрытую дверь сам. Увидел меня, заверещал счастливо:

– Папа! Папочка приехал! – и бросился ко мне. 

Я наклонился, подхватил его подмышки, поднял на руки. Мелкий тут же обвил мою шею ручонками, прижался темечком к щеке, застенчиво оглянулся на мать: не злится ли? 

Алевтина не злилась. У нее на глазах проступили слезы. 

– Да, сынок, я же обещала тебе, что папа приедет… – выдавила она и шмыгнула носом. 

– А чего мама плачет? – мелкий перевел взгляд на меня.

Я замялся, не зная, что сказать.

Сколько раз клялся себе, что никогда не стану обращать внимания на бабские слезы: уж больно легко женщины их льют! Разумеется: поплакала – и получила все, что хотела. Вот только сейчас… в груди стало как-то нехорошо. Я приказал себе собраться и не думать о Тине и ее переживаниях. Она обо мне ни разу за пять лет не подумала! И когда Никиту в Агранск увозила – тоже откровенно положила болт на меня и мое мнение.

– От радости, – ответила вместо меня Тина. 

Угу. То-то я и смотрю: от счастья аж светится! Но мелкий поверил.

– Теперь мы будем жить все вместе? – выдал свою заветную мечту сын.

Я уставился на Алевтину. Она – на меня. 

Я и не догадывался, как сложно порой отвечать на детские вопросы!

Алевтина в этот раз тоже не спешила мне помогать. Стояла, смотрела на нас огромными глазищами, давилась слезами и молчала. 

Я решился:

– Сын, а ты хотел бы жить в Москве? У папы там большой-большой дом, а во дворе есть бассейн, в котором летом можно плавать. 

Никита чуть отодвинулся, наморщил лобик:

– А мама с нами поедет?

Я отрицательно покачал головой:

– Нет, мама будет жить отдельно. Но мы будем ездить к ней в гости. 

Мелкий тут же дернулся, начал вырываться:

– Пусти! Пусти! Я буду жить с мамой!

Губы мальчишки задрожали, из глаз хлынули слезы. Тина бросилась к нам, протянула к сыну руки, и он вцепился в нее, как детеныш обезьяны в ветку. Пытаться удержать Никиту означало бы спровоцировать еще больше шума и криков. Доводить и без того много пережившего мальчишку до истерики не хотелось. Я неохотно разжал руки и позволил Алевтине забрать ребенка. 

Никита тут же спрятал лицо у нее на плече. 

– Ну все, все, мой хороший. Успокойся. Мама с тобой. – Тина принялась поглаживать Никитку по спине, глядя через его плечо на меня. В глазах у нее плескались обида и отвращение. – Вот потому мы и уехали! Я сразу поняла, что ты нас разлучить решил! – заявила она. – Извини, в гости не приглашаю. Никите пора спать. Не знаю, как теперь смогу его уложить. Ты его напугал. 

Твою мать! Начистить морду соседу оказалось куда проще, чем ответить на эти упреки! Я застыл, не в силах уйти и понимая, что оставаться смысла тоже нет. Нет, не так я представлял себе эту встречу! Не того ждал… 

Видя, что я молчу, Алевтина развернулась и ушла в прихожую. Щелкнул дверной замок, отрезая меня – от сына, прошлое – от настоящего. Убивая надежду на то, что я сумею все уладить мирным путем. 

Глядя на эту несчастную дверь из ДСП с облупившейся краской и разболтанной ржавой ручкой, я понял: Никиту мне Алевтина по собственной воле не отдаст. Только через суд.

Ах, как мне не хотелось туда обращаться!

Я надеялся избежать публичной огласки, скандала, статей в желтой прессе… достаточно они помыли мне кости, когда не стало Женьки.