Витязь - Алексей Витковский

И Сашка добросовестно нападал… Главное единоборство, как говорит Храбр, происходит на уровне духа. Чей дух сильнее, тот и победит. Это не значит, что не нужно учиться владеть мечом. Просто меч здесь не главное. Главное – воля бойца. И если меч сломается, ты сможешь поразить врага его собственным оружием. Но когда воля слаба, а дух вял – не спасут ни харалуг,[61]ни доспех. Победа в бою зиждется в первую очередь на несокрушимости духа воина.

После боя на мечах боролись, выйдя на прибрежный песок. Храбр доволен – Сашка борется хорошо. Потом метали топоры, ножи. Здесь тоже все здорово. Он умеет метать с двух рук. Храбр хлопает себя по ляжкам, смеется… После обеда – стрельба из лука. Там все плохо. Сашка профан. Но глаз меткий – глядишь, наверстаем. А пока, скинув одежду, окунуться в холодные речные струи. Вынырнуть, задохнувшись от холода, с пылающей от перепада температур кожей. Быстрыми гребками вынестись на середину реки, грея мышцы, всем телом чувствуя напор водяных струй. Борясь с течением, проплыть вверх по реке метров сто, выбраться на берег, смыв пот и пыль. Вот это жизнь!

Сашка чувствовал себя по-настоящему счастливым. Теперь у него была цель. Он был не один, и все рисовалось в радужных красках. Прошлое отступило вдаль и поблекло, перестав тревожить и лишь иногда всплывая в мутной глубине снов. Воинская наука давалась не без труда, но это было приятно. Он всегда любил преодолевать преграды, а способностей ему было не занимать. Савинов, конечно, не рассчитывал сравняться с такими бойцами, как Ольбард или Хаген, но превзойти со временем средний уровень мог. Хотелось, конечно, большего, но он понимал, что профессиональных воинов готовят с детства. Он сам был из такой воинской семьи, и была надежда, что все же сработает память предков – ведь она уже выручала его однажды. Однако пока приходилось, как и всем, грызть гранит воинской науки, орошая его обильным потом и кровью из многочисленных порезов.

В дружине Ольбарда практически все время воины проводили упражняясь с оружием, несли дозоры, охотились, чинили снаряжение. Выздоравливающие из раненных в бою с викингами почти все уже встали на ноги. Только двое или трое, в том числе могучий Василько, еще лежали в зимовье. Но и они уже были в сознании, а Василько, так тот даже ухитрялся что-то там вырезать из небольших деревянных чурочек, которые подсовывал ему Храбр. Живучесть у этих людей была просто чудовищная. Даже пленные скандинавы, с Хагеном во главе, уже шли на поправку, а ведь всего две недели назад ни один из них не мог даже приподняться. За ними стали следить строже. Возле клети постоянно дежурило двое русов в полном вооружении – так, на всякий случай. Сигурни Сашка видел после того случая всего пару раз. Страха в ее глазах больше не было, зато появилось озадаченно-виноватое выражение. Взгляд она старательно отводила. Стеснялась, что ли?

Тем больше он удивился, когда однажды вечером она подошла к нему и сказала, что Хаген просит его прийти. Близился тот день, когда лодьи русов должны будут отправиться на юг. «Змиулан» уже выволокли из корабельного сарая и спустили на воду. Савинов стоял возле борта и с удовольствием разглядывал затейливую резьбу, украшавшую привальный брус, идущий вдоль борта. Травы и звери сплетались в знакомом уже узоре, вытесанные умелой рукой в твердой древесине. Глядя на узор, хотелось рисовать, но было нечем. Он подумывал – не сделать ли новый рисунок на щите, который достался ему в бою. Нужно только узнать у Храбра – какие краски они здесь используют. Она появилась бесшумно. Остановилась в двух шагах – узкая ладошка на теплых досках корабельного борта. Смотрела молча, словно ждала разрешения заговорить. «До чего же ладная девица», – подумал он. Сигурни ему нравилась, но он видел, что у нее с Хагеном все серьезно. Возможно, для местных это не преграда, но он воспитан по-иному. А холодноглазый викинг после истории с Согудом стал ему чем-то симпатичен. Наверное, тем, что никогда не сдавался.

– Хаген зовет, – сказала она просто. – Пойдешь?

Он молча кивнул. Отчего ж не пойти?

Хаген сидел на куче соломы, привалившись спиной к стене. Раненое плечо уже почти не болело, и он развлекался тем, что вырезал ножом из кусочков дерева шахматные фигурки… Берсерк получался отменный. В коническом шлеме с длинным, миндалевидным щитом, край которого он свирепо грыз крепкими зубами. Двух белых берсерков Хаген уже закончил. Настал черед черных… Работа спорилась. Рядом с ним лежал мешочек с готовыми фигурками и свернутый в трубку кусок толстой кожи, который потом надо будет расчертить клетками – поле для битв.

Сквозь щели в досках приоткрытой двери вливался яркий солнечный свет, в котором танцевали пылинки. Два дня назад Хаген впервые вышел наружу и долго стоял, глядя на реку. Мир оставался таким же, как прежде, но что-то в нем все же изменилось. Быть может, правда, это изменились его, Хагена, ощущения. Теперь он не был свободен, и дальнейшая его судьба таилась во мраке. Что будет дальше? Хаген не знал.

Страж, стоявший у входа в хижину, хмуро смотрел на него. Они встречались в бою. Хаген усмехнулся. Странно боги все повернули. Быть может, они все же мстили за разграбленный храм? Но почему тогда он в плену? Ведь жрицы остались живы только благодаря ему… Или отцу, сумевшему отплыть с двумя десятками воинов, уготована худшая участь? Небо хранило молчание. Река бежала под его безоблачной синью, стремясь мимо лесистых берегов к морю. К морю…

Русы, как всегда, упражнялись на берегу в воинском умении. Ставили стену щитов, метали копья. Двое, голые по пояс, учились бою клинок на клинок. Хаген пригляделся. Да – один из них – тот самый. Человек, которого русы звали Олексой, убивший на хольмганге беднягу Торира… И спасший Сигурни от насильника. Почему? Какой ему прок идти против своих, чтобы помочь пленным? Все было непонятным в этом человеке. Он поступал не так, как другие, но Хаген чувствовал себя благодарным ему. Что ж, – он оплатит свой долг…

Он почти закончил очередную фигуру, когда дверь отворилась.

…Когда я устану от ласковых слов и объятий,

Когда я устану от мыслей и дел повседневных,

Я слышу, как воздух трепещет от грозных проклятий,

Я вижу на холме героев, суровых и гневных.

Н. Гумилев. «Оссиан»

Когда Савинов вошел внутрь, в первый момент ему показалось, что в помещении никого нет. Но он тут же услышал храп – кто-то из пленных преспокойно давил ухо. Глаза после яркого света не успели еще привыкнуть к полумраку. Однако через мгновение он заметил Хагена, сидящего у противоположной стены, подошел к нему и опустился рядом на охапку соломы.

– Здравствуй, Александр!

– Здрав будь и ты, Хаген. Вижу, ты совсем поправился.

Викинг кивнул. Сигурни, бесшумно появившись сбоку, присела рядом. Хаген машинально положил руку ей на колено, а она накрыла ее своей. Жест был естественный, и у Савинова мелькнула мысль, что эти двое уже вместе и ничто, даже смерть, не сможет их разлучить. Он улыбнулся. Хаген правильно истолковал его улыбку, усмехнулся в ответ.