Знак судьбы - Шеннон Майер

здесь и ждать смерти? Или лучше уйти, попытаться устроить… жизнь… без него? – слова застревали комом в горле.

В сердце зарождалась ужасающая правда.

Для меня не будет никого другого. Если покину Территории Альфа и оставлю Доминика позади, я не влюблюсь больше ни в кого. Сама мысль о том, что другой мужчина будет прикасаться ко мне, целовать меня, была отвратительна до такой степени, что я прекратила чесать Хавок и прислонилась к стене.

Тошнота накатила с такой силой, что мне пришлось опустить голову и делать медленные вдохи, дабы успокоить свое буйное воображение.

– Это время еще не пришло. Черт, да мне может повезти, и я умру на поле боя, верно? Может, во время какого-нибудь героического поступка, после которого обо мне будут слагать легенды? – Я оттолкнулась от стены и вернулась к неторопливым движениям. Ведь не похоже, что тренировки могли сейчас изменить что-то. Мы так близки к битве…

Хавок обхватила меня головой за талию и притянула к своей груди, тихо заржав. Я обняла ее за шею и зарылась лицом в мягкую шерсть, когда непрошеные слезы наконец пролились. Я не хотела, чтобы кто-то увидел этот надлом во мне, потому что, несмотря на мою физическую хрупкость, все смотрели на меня как на того, кто мог совершить поворотный момент в битве.

Как на целительницу.

Центр силы.

Ту, что, как все верили, сможет восстановить Завесу.

Тяжесть того, что от меня требовали – не просто хотели, а именно требовали, – давила шаг за шагом. Я медленно соскользнула на солому, и Хавок последовала за мной, аккуратно подогнув ноги, чтобы не наступить на меня. Я свернулась калачиком на сгибе ее передних ног, ее голова и шея все еще нежно обнимали меня.

Мое тело сотрясали тихие рыдания, лицо застилали слезы.

Я не могла подвести свою семью, только не снова. Слезы хлынули еще сильнее, когда эта правда обрушилась на меня. Я подвела Джордана, и любила Би, Доминика, Уилла, Лохлина и Эванджелину так, словно они и вправду стали мне родными.

Прикусив нижнюю губу, я сдерживала рыдания, но справиться с потоком слез мне было не под силу. Мне просто нужно выбросить это из головы, – вот о чем я продолжала думать. Я должна была отпустить боль, но, когда я опустилась на колени, боль лишь усилилась до уровня горя, который я просто не могла постичь.

Мой мир словно разлетался на осколки. Все и вся, что я любила, словно разбивалось у меня на глазах, и я ничего не могла с этим поделать.

Я могла лишь продолжать дышать, терзаясь болью и мыслями.

Хавок тихо заржала, и я вцепилась в ее гриву, отчаянно пытаясь успокоиться, потому что начинала понимать, что чувствовала не только собственные горе и боль.

Ужас и печаль, бушующие во мне, принадлежали кому-то другому.

Чему-то другому.

Я закрыла глаза и заглянула в себя, следуя за связью с болью. Она тянулась, мчась от меня на высокой скорости. Перед мысленным взором промелькнула местность: деревья, река, Башня Крепости, а после я оказалась в голове чего-то другого.

Охотника. Той самки.

Боль была мучительной, но она не имела ничего общего с физической, эта боль принадлежала сердцу и душе, которые находились в агонии.

Эдмунд стоял перед ней, манжета, с помощью которой он управлял главным Охотником, была отчетливо видна, когда он держал над головой массивное яйцо. Оно было изумрудно-зеленым, с золотыми вкраплениями, поблескивающими на свету.

– Вы не подчинились… большинство из вас, – в ярости выплюнул он. – Неужели вы не понимаете? ВЫ ПРИНАДЛЕЖИТЕ МНЕ!

Я в ужасе наблюдала, как Эдмунд швыряет прекрасное драгоценное яйцо в выступающий камень.

– Нет!

Крик, вырвавшийся из моего горла, соответствовал реву самки Охотника. Это было ее яйцо. Одно из всего двух, которые она смогла произвести на свет. По затылку побежали ледяные мурашки, когда скрюченное, недоразвитое мокрое тельце крохотного Охотника заскользило по камню, его голова дернулась, рот открылся, крылья затрепетали, и надежда жарко загорелась в моей груди.

Девочка.

Судя по отметинам на крыльях, детеныш был девочкой. Мысли ее матери были моими, и я знала это, хотя не должна была.

Может, с ней все будет в порядке. Она станет первой за столько лет, принесет Охотникам новую жизнь… надежду на будущее.

Эдмунд в мгновение ока переместился, слишком быстро, чтобы мать детеныша смогла остановить его. Прежде чем она успела пошевелиться, его меч опустился, и на выживание детеныша больше не осталось надежд.

– Похоже, нет, – прорычал он.

Кончик его клинка пронзил тело детеныша, пригвоздив его к земле. Он слабо дернулся и затих.

Удар обрушился на меня с почти физической силой, электрическое ощущение пригвоздило меня к месту, и тело застыло от того, чего быть не могло.

Мой малыш, только не мой малыш!

А затем последовала боль, такая, словно кто-то разрезал мне грудь и вырвал сердце, но я каким-то образом осталась жива.

Я была жива, но не хотела больше жить.

Ощущение того, что я нахожусь в загоне с Хавок и в лесу, наблюдая, как умирает мой ребенок, заставляло меня метаться из стороны в сторону, и я изо всех сил пыталась дышать сквозь агонию и замешательство. Однако растущая ярость прожгла дыру в горе, принося небывалую ясность ума.

Ярость была настолько горячей, что могла бы посоперничать с солнцем, если позволить ей вырваться на свободу.

Самка бросилась вперед, не думая о собственном благополучии, и я зарычала, прижимаясь к телу Хавок, словно могла помочь кинувшейся к Эдмунду Охотнице. Словно сама могла задушить его голыми руками.

Убей его, прокричала я мысленно.

– УБЕЙ ЕГО!

Самка сделала выпад, зная, что умрет, но положит всему конец. И, может, второе ее яйцо будет спасено и останется под охраной ее сестры. Оно того стоило. Война закончится, не успев начаться. Охотники освободятся от монстра.

Когда ее челюсти метнулись к подонку, убившему ее ребенка, она увидела, как он ухмыльнулся, увидела, как он поднял руку с манжетой к ней.

Джикс, самец-Охотник, врезался в нее и отправил ее в полет. Она проломила дюжину деревьев, щепки пронзили ее крылья в нескольких местах. Однако эта боль была ничем, от слова совсем.

Она приземлилась и развернулась, чтобы пробиться обратно к монстру. Она разорвет его пополам. Уничтожит.

Джикс прижал самку к земле, его челюсти сомкнулись на ее шее, выдавливая из тела жизнь. Его мысли ломились в ее голову, а потому и в мою.

Подчинись или умри.

– Я скорее умру, чем подчинюсь тебе! – прокричала я для нее, и сила связи с самкой-Охотником немного