Карта монаха - Ричард Дейч

Когда он стал подростком, мать продала «Предвечного», чтобы платить за содержание детей, — поступок, в правомерности которого он ни разу не усомнился. Он верил ей всем сердцем. И даже по прошествии долгого времени с тех пор, как картина исчезла — о, печальная участь! — он все равно продолжал думать, что раз мать продала картину, значит, так было надо. Он никогда не сомневался в ней — ведь она не лжет, она не может его обманывать. В конце концов, она ведь ему мать.

Однако, вырастая, обнаруживаешь, что есть истины, на самом деле выдуманные, и есть выдумки, которые, как ни удивительно, оказываются основанными на фактах. Так и Джулиану два года назад, во время обычного визита к врачу, связанного с наследственными делами, открылся один такой факт. Оплатив визит более щедро, чем было положено, он получил доступ к истории болезни. Факт подтвердился: Женевьева и в самом деле не была ему родной матерью. Он оказался просто одним из прочих, из детей, подброшенных в младенчестве к ее порогу. Все это время «мать» лгала ему, убеждая, что он единственный ее настоящий сын, что его она любит более других. Ночи, которые она провела возле его постели, их «особенные» дни вне приюта, неповторимая связь между матерью и сыном — все оказалось ложью, притворством!

Джулиан и сам не мог бы объяснить, почему так думает. Но тот факт, что она лгала ему в этом, заставил его усомниться и во всем остальном. Он больше не мог верить ни одному ее слову. Его жизнь, происхождение и вообще все, что она когда-либо говорила ему, — в ее устах все это могло оказаться ложью. Подумал он и о «Предвечном», о том, что картина исчезла из его мира, что больше не висит на стене в доме его матери. Теперь, узнав, что Женевьева способна на такой обман, он почему-то заключил, и внутреннее чувство это подтвердило: она вовсе не продала картину.

Им владели смешанные чувства, хотя ярость все же преобладала. Но именно из-за материнской лжи, из-за сказок, которые она ему рассказывала, он и заключил, что если некоторые факты на самом деле просто сказки, то и некоторые сказки на поверку могут оказаться фактами.

И Джулиан мобилизовал на поиски все свои немалые ресурсы. Принявшись за дело всерьез, он стал разыскивать одновременно оба полотна Говьера. Одержимый идеей во что бы то ни стало найти картины, он, по причинам, понятным только ему самому, не останавливался перед затратами в десятки миллионов долларов.

Подойдя к своему гигантскому письменному столу, Джулиан выдвинул главный ящик и извлек из него папку с центральной частью, сложенной гармошкой. В папке оказались стопки документов, касающихся его матери: банковские отчеты, протоколы записей телефонных разговоров, фотографии. Несмотря на то что они уже давным-давно не разговаривали, Джулиан знал про нее все: состояние дел, кто у нее друзья, сколько денег на ее банковских счетах, даже имена всех усыновленных ею детей. Так что, когда настал подходящий момент, чтобы, надавив на нее, выведать, где же все-таки находится картина из его детства, он уже знал ее слабые места. И поскольку она не пожелала отвечать на его вопросы, отказалась пойти ему навстречу, не стала даже разговаривать с сыном, которого не видела несколько лет, он с необыкновенной легкостью снял с ее жизни покров тайны, продемонстрировал, что знает про нее все. И даже тут она не уступила. Вместо этого она просто-напросто бежала в горы и там умерла. Пока не выяснилось, что ее смерть тоже не более чем очередная выдумка.

И хотя его не покидало подозрение, что «Предвечный» все еще у нее или что ей, по крайней мере, известно его местонахождение, первым объявилось не это полотно, а парное ему — «Завещание». Оно внезапно появилось на черном рынке, и он временно переключил внимание на него.

Оторвавшись от размышлений, он поднял глаза на гигантский портрет над огромным, размером с автомобиль, камином. Во взгляде его матери светилось все то же участие, та же ласка, с которой она смотрела на Джулиана в детстве. Но за последние два года ему стало казаться, что этот взгляд изменился, стал глубже, таинственнее, отразил в себе целый мир тайн и предательств. Раньше ее глаза были как окна, через которые просвечивала душа. Теперь же они потемнели, словно накрытые тенью, и та же тень легла на ее душу, скрывая от мира ее истинное «я». Какая-то необъяснимая связь существовала между этими картинами, золотой шкатулкой и Женевьевой. Сам не зная почему, Джулиан был убежден, что она не только скрывает от него правду о своем «материнстве» и прячет от света произведения искусства, что есть у нее и другие тайны, гораздо более глубокие, чем можно себе вообразить.

Она погибла в горах, в Италии. Но потом оказалось, что и это лишь один из ее трюков. Его люди ее видели. Видели ее испуганные глаза, когда, рядом со своими пикапами, целились из винтовок в несущийся по мосту «бьюик». Были свидетелями того, как ее машина, проломив заграждение и вздымая фонтаны воды, обрушилась в озеро.

Джулиан поднял бокал, мысленно произнося тост в честь матери, в честь ее красоты, ума, ее загадочной натуры. Ее отняли у него, опередив его людей, похитили, но это лишь отсрочит их воссоединение. Несмотря на всю ее ложь и обман, Джулиан любил ее так, как не могли бы любить все остальные сыновья в мире, вместе взятые. Он хотел, чтобы она вернулась, он нуждался в ней. Ее похитители еще этого не осознают, но они пересекли очень опасную черту.

Выслушав требование выкупа, он рассмеялся; он думал об этом на протяжении всего полета из Соединенных Штатов. У него и в мыслях не было платить — ни в течение пяти дней, ни вообще когда бы то ни было. Если уж на то пошло, он и не мог бы заплатить: несмотря на все миллионы, тем единственным, что требовалось в качестве выкупа, он не обладал. Но это совершенно неважно, это никак не повлияет на исход. Несмотря на угрозу, нависшую над жизнью его матери, он был абсолютно уверен, у него не возникало и тени сомнения, что они с матерью воссоединятся. Похитители хотели сыграть на слабостях его сердца, но он лучше их преуспел в такого рода играх, он годами оттачивал умение подчинять волю людей своей воле, играть на их чувствах, приводить их на путь истинный; в конце концов, он ведь проповедник. Божий человек.

А если Бог на его стороне, то ему подвластно все: он вернет мать, а потом убьет всех, кто осмелился перейти ему дорогу. Разыщет их семьи, детей, друзей… и всех их он уничтожит.

Стефан Келли вышел на балкон. Куда ни кинь взгляд, простиралось море, и по сравнению с его огромностью он сам показался себе еще более незначительным. По окружающему пейзажу он не мог понять, где находится, но, судя по отвесно уходящему откосу ниже окон и по особенно яркой синеве воды, один вывод напрашивался со всей очевидностью: он не в Америке.

Еще и до сегодняшних событий он чувствовал, что больше не властен над своей жизнью. Стефана не оставляла мысль, что хуже быть уже не может. Его сына Питера, его гордость и смысл жизни, отняли у него. Это произошло девять месяцев назад.

И теперь сам Стефан оказался в заложниках, как наживка, и его жизнь в руках второго сына, которого он бросил, едва тот родился. Сына, ставшего преступником.

Чувство вины за то, что оставил своего первого ребенка, лежало на сердце Келли тяжелейшим из всех грузов. Он поступил так не из эгоизма. В сущности, с его стороны это был акт величайшей самоотверженности. Он и его первая жена, Джейн, оба были из неблагополучных семей, и оба стремились сломать дурной стереотип, сбросить проклятие наследственности. И он, и она выросли на улице, но это не помешало им успешно окончить школу. Они мечтали учиться в колледже, когда наскребут достаточно денег. Свалившаяся как снег на голову беременность Джейн застала их совершенно неподготовленными. Оба были католиками, поэтому аборт исключался. Спешно поженившись — присутствовать при этом согласился один-единственный родственник, — они переехали в квартирку на южной стороне Западного Бродвея. Днем Стефан разгружал суда в доках, а ночами подрабатывал в местном спортивном клубе — спарринг-партнером для спортсменов, готовящихся к туру «Золотой перчатки». Джейн почти до самых родов продолжала работать официанткой, часто по две смены. Оба старались откладывать каждый грош, так что осенью Стефан мог начать свое образование в Бостонском колледже. Согласно плану, первым высшее образование должен был получить Стефан, а Джейн следом за ним. Предстояло совмещать обязанности по уходу за ребенком, работу и учебу. Они любили друг друга и, хотя и знали, что в последующие несколько лет им придется нелегко, с нетерпением ждали появления ребенка. Так или иначе, они сумеют со всем справиться, и прекрасное будущее ждет и их самих, и их сына или дочь.