Город мертвых - Дин Кунц

Будучи руководителем программ, директором по продвижению продукции и директором по связям с общественностью, Сэмми являлся главным действующим лицом компании на сцене. Уоррен Снайдер был мертв – дважды с учетом его репликанта, – и Сэмми намеревался оставаться главным до окончания данного кризиса. По его представлениям, для этого требовалось взять на себя самую сложную роль в защите станции: снайпера на крыше и защитника башни вещания.

При своих пятидесяти восьми килограммах он знал, что с дробовиками справиться будет сложно, но мог вооружиться «Береттой Экстремой 2» с облегченной отдачей и 12-м калибром, которой некоторые тренированные стрелки управляли и одной рукой. Он также – изначально – хотел взять адаптивную боевую винтовку «Бушмастер», полуавтомат с газовым поршнем, обоймой на тридцать пуль и оптическим прицелом «Триджикон».

Сэмми не думал, что ему пригодится пистолет, однако все равно прихватил себе один.

Ральф Неттлс взял к «Бушмастеру» три запасных заряженных магазина. Боеприпасы к остальному арсеналу, отобранному Сэмми, сложил в водонепроницаемую сумку, собрал все необходимое и понес в комнату отдыха через кухню, где в углу находилась спиральная лестница, ведущая на крышу.

В помещениях студии, напрямую связанных с вещанием, поддерживалась температура ниже, чем в остальных комнатах, а Сэмми был мерзляком. Поэтому на работу он ходил в термолосинах, теплых джинсах и шерстяном свитере, так что для задания на крыше был готов.

Зайдя в свой кабинет, чтобы сдернуть лыжную куртку с крючка на обратной стороне двери, Чакрабарти осознал, что настенные динамики транслируют теперь другую передачу, это уже не прежний записанный материал. Мэйсон снова вышел в прямой эфир, но не с советами страдающим от безнадежной любви или проблемным семьям. Сэмми добавил громкости.

– …Город, который я люблю, чудесные люди в нашем городе и округе, возможно, все жители Монтаны и Соединенных Штатов этой ночью в смертельной опасности. Многие слушатели могли включить радио, чтобы выяснить, почему сегодня не работают интернет и телефоны. Другие, вероятно, включили KBOW, потому что видели нечто странное и необъяснимое и хотят получить информацию, проясняющую это.

«Началось», – подумал Сэмми и впервые почувствовал истинную важность происходящего. Так много всего случилось невероятно быстро, эти происшествия обладали настолько фантастической природой, что ему потребовались все силы, чтобы воспринимать, верить, адекватно реагировать на происходящее. Поэтому Сэмми не уловил, насколько глубоки могут быть последствия нынешних событий. Опасность изначально казалась парню прямой, личной, угрожавшей ему и сотрудникам, а также планам на KBOW. Теперь его пробрало холодом от существующей угрозы в полной мере: городу, штату, стране, всему человечеству.

– Кто-то из вас мог потерять близких, – продолжал Мэйсон, – некоторые совсем недавно и списывают их задержку на плохую погоду и состояние дорог. Другие могут знать людей, которые отсутствуют бóльшую часть дня, и удивляются, почему полиция не реагирует на их тревоги. Ребята, вы слушаете меня два года, вы знаете, что я говорю людям правду, которую они должны услышать, несмотря на то что мне тяжело ее озвучивать. И то, что я скажу вам сейчас, – тоже правда, очень жестокая правда, о которой мне трудно говорить и в которую вам сложно будет поверить. Не доверяйте полиции Рейнбоу-Фоллс. Они не те, кем кажутся. Ваши пропавшие друзья и родные могут быть мертвы. В этом городе погибло неизвестное пока число горожан. И убийства продолжаются даже сейчас, пока я говорю.

Сэмми взбежал по спиральной лестнице в комнате отдыха. Ему нужно было залезть на крышу. Мэйсон раскрыл их заговор, и ответный удар был близок.

Стоя на лестнице, опираясь на перила и не издавая ни звука, Фрост настороженно наблюдал за существом в фойе, за шипящим роем, или «Каплей» из фильма ужасов, машиной либо животным, земной или же инопланетной формой жизни, он не знал, что это, ему плевать было на то, чем оно является, по крайней мере сейчас, пока он не выбрался из этого дома и не оказался как можно дальше, в безопасности, где смог бы думать.

После того как растворились стол и все три вазы, нечто стало менее активным. Арки, петли, завитки, формировавшиеся течениями в его материи, в данный момент казались меньше и кипели медленнее, чем прежде.

Первым впечатлением Фроста было: чудовище отдыхает. Но несколько минут спустя он решил, что оно может думать. Что-то в настроении монстра – если Капля была способна иметь его – намекало на мыслительный процесс, на оценку ситуации и обдумывание вариантов действий.

Вариантов? Судя по тому, что он видел из способностей этой штуки, варианты были практически бесконечны. Штука могла менять форму, могла летать, ее не брали пули, она была бесстрашной и агрессивной настолько, что это предполагало неуязвимость, и она могла мгновенно впитывать в себя людей, а еще всевозможные предметы. Зачем такому созданию долго размышлять над вариантами? Оно было способно делать то, что хотело, без малейших смертельно опасных последствий для себя и с массой фатальных исходов для всех, кто попадется ему на пути.

Мысль о том, что эта штука медитирует, размышляет, мрачно рефлексирует над своей судьбой, почти заставила Фроста рассмеяться, но он не поддался импульсу, потому что смех был бы мрачным, отчаянным хихиканьем.

Кроме того, он все так же не сомневался, что, если издаст хоть звук, существо вспомнит о том, что преследовало его, и в сей же миг в той или иной жуткой форме настигнет его.

Самым разумным из возможных вариантов поведения было оставаться тихим, неподвижным и ждать какого-то развития событий, которое можно будет обернуть в свою пользу.

Развития событий долго ждать не пришлось. Штуковина снова начала вести себя как озеро густой жидкости, плещущейся в фойе, завитки внутренних течений вернулись к прежнему уровню активности.

Фрост напрягся. Он сунул руку под расстегнутую куртку, к рукояти пистолета в наплечной кобуре, однако вынул ее без оружия. Движение к пистолету было рефлекторным. Рефлексы агента обычно надежное подспорье, результат опыта, но в данном случае рефлекторные ответы могли его убить.

Живое озерцо, кем бы оно ни было, животным или мыслящей машиной, а возможно, и тем и другим или ни тем и ни другим, захлестывало нижнюю ступеньку, омывало входную дверь и стены. Рисунки течений внутри были большей частью столь же текучими и запутанными, как раньше, – но тут и там эти течения вздрагивали, застывали на краткий миг, прежде чем снова закрутиться в гладкие спирали.

Внезапно из озера поднялась женская рука, рука разных оттенков серого с черными венами, словно высеченная из камня и в то же время живая, хватающаяся за воздух в поисках чего-то, за что можно уцепиться. Миг спустя другие руки потянулись сквозь поверхность озера или, точнее, сформировались из нее. Вторая женская рука, изящная и тонкая, была цвета латуни, блестящей латуни канделябра, растворенного в рое. Мужская рука, затем вторая, одна цвета глазури тех ваз, что стояли на столике в фойе, другая – с оттенком нормальной плоти.