Модернизация: от Елизаветы Тюдор до Егора Гайдара - Отар Маргания

Гизо видел в буржуазии цвет нации, был убежден в том, что именно она должна управлять обществом, и не считал при этом, будто подобная система отрезает широкие народные массы от управления государством. Он полагал, что «в обширном здании, которое она (буржуазия. — Д.Т.) занимает в современном обществе, двери всегда открыты и места хватит для того, кто сумеет и захочет войти». Важно лишь, чтобы личное стремление к успеху каждого сильного человека дополнялось просвещением, о котором должно позаботиться общество.

Недаром сам Гизо, будучи в 30-х гг. еще министром просвещения, подготовил серьезную реформу народного образования. Ему виделось, что на такой основе буржуазия станет сильным, многочисленным и ответственным классом общества. Классом, которому можно будет доверить управление страной без всякой опасности погрузиться в хаос. Подобный упор на просвещение является важнейшим условием постепенного превращения авторитарного общества, представляющего собой один из этапов на пути модернизации, в общество демократическое.

Помимо возрастания роли буржуазии большое значение для развития хозяйства имело и то, что по-прежнему сохранялся период сравнительно мирного развития. Франция не была вынуждена отвлекать свои ресурсы на ведение военных действий. Луи Филипп смотрел на самого себя как на барьер против войны и беспорядков. Он, в частности, говорил австрийскому императору, что его миссия состоит в спасении Франции от ужасов анархии и в сохранении европейского мира.

Примерно так же смотрел на вещи и Гизо, которого современники даже называли порой «Наполеоном мира».

«Поверьте мне, господа, — призывал он, — не будем говорить нашему отечеству о завоевании новых территорий, о великих войнах и о великом отмщении за прежние обиды. Пусть только Франция процветает, пусть она будет богатой, свободной, разумной и спокойной, и нам не придется жаловаться на недостаточность ее влияния в мире».

Именно Луи Филипп с Гизо фактически сумели подхватить то знамя, под которым Наполеон на ранних этапах своего правления строил буржуазное общество. Более того, они сумели избежать той катастрофы, которой завершил свою деятельность император, ввязавшийся в бесконечные баталии и переставший слушать умных людей. Поэтому и результаты работы Луи Филиппа были более значительными, чем результаты работы Наполеона[4], хотя последний до сих пор имеет миллионы поклонников, а второй за пределами Франции мало кому памятен, кроме специалистов.

В условиях внутренней и международной стабильности во Франции практически завершился промышленный переворот. Новая техника стала приносить свои плоды. В результате на протяжении всего периода правления Луи Филиппа вплоть до кризиса конца 40-х гг. отмечался реальный экономический рост, правда весьма умеренный — не больше двух-трех процентов в год. С 1837 г. началось активное железнодорожное строительство, буквально преобразившее через некоторое время облик Франции. Страна наконец получила реальные плоды своей многолетней борьбы со старым режимом.

Впрочем, у олигархического периода развития капитализма всегда есть одна не слишком приятная особенность — высокая степень коррупции и увеличение государственных расходов на цели, отражающие интересы деловой элиты. Орлеанская монархия удвоила расходы на общественные нужды: на армию, школы, сельское хозяйство, но больше всего на осуществление общественных работ: строительство каналов, шоссейных и железных дорог. В результате государственный долг за этот период увеличился еще на 20%.

Сам по себе долг опасности пока не представлял, поскольку его доля в национальном продукте благодаря экономическому росту не увеличивалась, да к тому же число кредиторов существенно расширилось за счет размещения примерно трети государственных бумаг в провинции. Хуже было то, что государственные финансы все в большей степени использовались в интересах частных лиц, причем если при Бурбонах лишь эмигранты получали разовую компенсацию, то теперь перекачка денег из бюджета превращалась в дело постоянное.

Правительство само использовало государственные заказы и концессии для привлечения на свою сторону группы влиятельных депутатов, необходимой для формирования парламентского большинства. В течение семи последних лет существования монархии Гизо имел абсолютно лояльный парламент благодаря тому, что возвел подкуп в государственную систему. Так что российская Государственная дума времен нашего олигархического капитализма была не более чем несколько измененной копией французской палаты.

Отдельные высокопоставленные чиновники повторяли действия правительства по установлению своеобразных контактов с депутатами и бизнесом, но только в обмен на заказы и концессии получали крупные взятки. Например, министр общественных работ с помощью военного министра продал за 100 тыс. франков концессию на соляные копи. Министра внутренних дел обвинили в предоставлении незаконной привилегии на открытие оперного театра.

О всеобщей коррумпированности парламентариев знала вся страна. Показательна в этом отношении карикатура конца 40-х гг.: на ней изображены депутаты, вооруженные толстыми шлангами, по которым перекачиваются деньги. Опять напрашиваются аналогии с сегодняшней Россией. Только у нас говорят, что бюджет не откачивают, а пилят.

Удивительно то, что сам Гизо — главный организатор и теоретик данной системы — лично не был абсолютно заинтересован в распространении коррупции. Он покинул государственную службу, имея гораздо меньше денег, чем в тот момент, когда впервые занял правительственную должность. Он не имел никаких наград и прочих видов поощрений, но при этом активно стимулировал подкуп других.

Специфика стратегии, избранной Гизо, объяснялась как особенностями личности самого политика, так и характерными чертами той ситуации, в которой находилась Франция. Гизо был холодным, жестким протестантом, основывающим все свои действия не на чувствах и эмоциях, а на логике. Его не слишком любили, как и самого Луи Филиппа. Но нелюбовь общества в его понимании не должна была стать причиной слабости государства, и так уже неоднократно страдавшего в предшествующие десятилетия от бессилия сменявших друг друга правительств. Следовательно, на долю Гизо оставалась интрига в качестве единственного возможного средства управления обществом и осуществления прогрессивных преобразований в том виде, как он их понимал[5].