Трактирщик и Владычица ночи - Лучан Борисов

правы. Жизнь — скверная штука. Она делает из нас чудовищ. Вы не поверите, но когда-то я тоже был моралистом-идеалистом, готовым биться насмерть с теми, кому плевать на высокие идеалы. Помню, в юности у меня был постер культового фильма; изображение Данко с пылающим сердцем в руке. Актёр в чёрном прикиде и с бластером на боку. Гордо поднятая голова, летящие по ветру волосы, фанатично горящий взгляд — красавец, глаз не отвести. Девчонки сходили по нему с ума, вплоть до самоубийства. Романтично аж до соплей. Для меня же Данко был олицетворением свободы, справедливости и братства. И упаси Бог, чтобы из глаз ребёнка упала хоть одна слезинка. Сволочь, что его обидела, я был готов растерзать голыми руками. Как вспомню… В общем, самому смешно, каким я был наивным идиотом. Всё же пропаганда — великое дело. Даже если ты Ларра по натуре, при правильной обработке в твоём эгоистичном сердце может вспыхнуть пламя великой любви к людям…

Даджи встряхнул головой, отгоняя видения прошлого и буднично добавил:

— Что-то я отвлёкся. Давайте сначала поедим, а затем, если будет настроение, немного поболтаем. Думаю, я интересен вам, а вы интересны мне. Вот и выясним, насколько совпадают или расходятся наши взгляды.

Клермон взглянул на него, но промолчал. Против мирной беседы он не имел ничего против. Маска немногословной беспристрастности, которую ему пришлось надеть в раннем детстве, скрывала пытливый ум и любопытство. Он уловил лишь общий смысл сказанного демоном, но этого было достаточно, чтобы пробудить его интерес к нему как к личности, а не только как к опасной сверхъестественной твари.

* * *

По окончании ужина они перешли в гостиную, где гостю предложили нэш.[3] Судя по тому, что цветом и структурой он походил на сахар, это был один из лучших сортов. Клермон взял один кубик и отправил его в рот. Жевательный табак оказался выше всяких похвал, о чём он счёл нужным поведать хозяину.

— Я рад, что вам понравилось, но, право, не стоит утруждать себя комплиментами. У меня всё высшего качества. Иного я не держу, — ответил Даджи без малейшей рисовки и тронул струны циня. — Простите, если вы не любите музыку. Я, вот, меломан и после ужина всегда музицирую. Душа просит прекрасного, и я не нахожу себе места, пока что-нибудь не сыграю.

— Не скажу, что я великий знаток по этой части, но мелодии великих композиторов мне знакомы, — заметил Клермон, чтобы поддержать беседу.

— Замечательно! Тогда не цените меня слишком строго.

— Слухи говорят, что вы само божество в игре на флейте. Девушки летят на её звуки как пчёлы на мёд.

— Ну что вы! Слухи, как всегда, преувеличивают. Я всего лишь скромный музыкант, который играет как может. Впрочем, если хотите, несколько позже я сыграю вам на дизи. Чтобы вы имели возможность убедиться, насколько правдивы слухи.

Клермон вежливо склонил голову.

— Почту за честь.

Заметив, что держит в руке ещё один кубик нэша, он заставил себя положить его на тарелку. Он не хотел, чтобы у него развилась привычка к нему. Нэш был лёгким наркотиком, но всё равно туманил разум. К тому же он не забывал об опасности и хотел мыслить предельно трезво.

После музицирования в гостиной — игра на цине Клермону не понравилась — они вернулись на балкон и Даджи, как и обещал, сыграл ему на флейте. Это было так чудесно, что он с искренним восторгом аплодировал ему. Потом они снова пили вино и поначалу прощупывали друг друга на предмет кто чем дышит, а затем оба опьянели и, перестав таиться, от души хохотали дурацким шуткам и делились воспоминаниям из жизни.

Поскольку Клермон и сам убил немало народу, будучи наёмником, он лишь посмеялся, когда Даджи поведал ему как приводил в чувство зарвавшихся солнцепоклонников. В ответ он рассказал, как они с Катом Вороном прорубались через ряды кочевников-тумбинов, вознамерившихся брать дань с Белгородского князя, и даже поделился своим секретным ударом, который разваливал противника практически пополам.

Когда хмель немного вышел, они подошли к краю балкона, и Клермон, облокотившись, бросил взгляд на город, а Даджи, взявшись за перила, поднял голову к небу.

— Знаешь, брат, я бы всё отдал, чтобы содрать с себя шкуру бешеной лисицы, для которой нет ничего святого в жизни, но, видимо, мне не дано искупления, — произнёс он трагическим тоном.

— Не плачь, — сказал Клермон и, достав платок, вытер его лицо, мокрое от слёз. — При определённых обстоятельствах все мы бешеные лисы. Если ты не в силах выправить положение, смирись, как смирился я. И жди. Невезение не вечно. Когда-нибудь да появится возможность. Главное, не проспать удачу.

Даджи с удивлением глянул на собеседника, который оказался не так прост, как ему представлялось.

Клермон заметил его взгляд и усмехнулся.

— Думал, что купил меня своими слезами? Нет, брат, меня не обманешь. Что касается твоей тяги к убийству, то от себя никуда не деться. Тем не менее у кровожадности есть одно оправдание, она должна быть направлена на доброе дело и ты, похоже, это знаешь. Иначе не помогал бы родичам убитых тобой девчонок.

Даджи сел за стол и спокойно заметил:

— Не люблю, когда знают о моих слабостях. Я могу убить тебя прямо сейчас.

Клермон сел напротив и налил ему вина.

— Можешь, но не убьёшь, — ответил он, когда они выпили.

— Почему? Что такого в тебе особенного? — поинтересовался Даджи.

— Ничего. Таких, как я, великое множество.

— Возможно, ты принял всерьёз мои слова о госпоже Судьбе? Так я, к твоему сведению, не верю ни в бога ни в чёрта. Если на понятном тебе языке, то мне плевать и на господина Солнце, и на Двойное сердце, его антогонистов.

— Думаю, что так, — усмехнулся Клермон. — Во всяком случае, ты так считаешь.

— Тогда отвечай, не увиливай! — начал сердиться демон-лис.

Стараясь правильно сформулировать мысль, Клермон наморщил лоб.

— Как бы верней выразиться?.. Ну, потому что теперь ты знаешь, что на свете есть только один Клермон Ястреб и другого уже не будет, если ты меня убьёшь.

Не сводя с него глаз Даджи откинулся на спинку кресла, а затем вернулся к прежнему положению и поднёс к губам вино. На этот раз их бокалы наполнила безмолвная служанка в простеньком голубом ханьфу. За всё время нахождения рядом с ними она ни разу не открыла рот.

— «Люди забыли эту истину, — сказал Лис. — Но ты не должен её забывать. Мы всегда будем в ответе за тех, кого приручили. И ты отвечаешь за свою розу…» — задумчиво процитировал Даджи