Интимные места Фортуны - Фредерик Мэннинг

оно что, — отозвался капитан Моллет, уловив теперь, что к чему. — А что вы вообще думаете о своих людях, сержант? Я хотел бы знать ваше личное мнение.

— Я думаю, что они не из последних, сэр, — ответил Тозер, в душе возмущенный вопросом.

— О нет, я тоже не думаю, что это так себе ребята, — согласился капитан Моллет. — Если я сделал некоторые критические замечания, это вовсе не значит, что я недоволен. Мне кажется, вы всегда действуете в соответствии с высокими стандартами, и у меня создается впечатление, что вы прекрасно управляете своими бойцами. А ну-ка постройте их снова в разреженный строй и быстро прогоните до того конца поля и назад. Затем — десятиминутный перекур.

Сержант Тозер отсалютовал винтовкой и повернулся к своим людям. Он скомандовал: «Внимание», затем позволил стоять вольно и вдруг резким и решительным тоном рявкнул: «Смирно!» Его лающий голос и резкость команды были не только средством поддержать свой престиж; этим он выразил свое презрение к их абсолютной неспособности выполнять элементарные обязанности солдата, при этом показывая, что такое презрение было лишь слабым отголоском того, что думал о них капитан Моллет. Сержант достиг своей цели настолько, что поразил даже командира, который отдал, наконец, команду продолжить занятия. Тогда сержант немного разредил их шеренгу и приказал в быстром темпе выдвинуться на сто пятьдесят ярдов и вернуться назад. Когда задание было выполнено, солдаты напоминали табун загнанных лошадей и смотрели на него с ненавистью. Некоторое время он рассматривал их со снисходительным пренебрежением и наконец приказал разойтись и отдыхать десять минут, а сам вернулся к капитану Моллету.

— Надсмотрщики, сука, вот они кто, — проворчал Минтон, бросаясь на землю. — На хер эта пизда лезет сюда? Заебали! Мало, что ль, мы навъебывались за неделю?

Несколько минут капитан Моллет разговаривал с сержантом о пустяках, время от времени поглядывая в сторону отдыхавших солдат.

— Сержант, я бы хотел поговорить с Берном. Не сейчас. Пусть немного остынет и докурит свою сигарету. Думаю, его стоит отправить на комиссию. У нас большие потери среди офицеров, и не похоже, что они будут уменьшаться. На нас все время давят, чтобы рекомендовали подходящих людей. Мне кажется, он подходит. А вам? Каково ваше собственное мнение о нем?

— И не знаю, что думать о нем, сэр. Когда он только попал к нам, все решили, что он просто чмо, но через несколько дней оказалось, что он может за себя постоять. Так что я подумал, что он слишком уж себе на уме, подумал, что, может, это оттого, что зелен еще, и решил присмотреться к нему. Я не заметил никаких залетов. На него можно наорать, а он и виду не подаст. Дисциплинированный солдат. Дружбы ни с кем не ищет, но всегда дружелюбен, если к нему обращаются. И не позволит себя унижать. И всем ребятам он понравился. Прямо настоящий джентльмен, и образован, не чета нам, но никогда о себе не болтает. Короче, вроде как он не на месте в таком звании.

— Похоже, вы не совсем в нем уверены? — поинтересовался капитан Моллет.

— Это не так, сэр, — сказал сержант. — Думаю, из него получится хороший офицер. Солдатом он сделался, да не совсем, слегка не совсем, сэр. Но он — шарящий малый. Только ведь он не хочет оставлять свою роту, сэр.

— Ну, таким способом люди не имеют права уклоняться от ответственности. Он ведь мог остаться в канцелярии, если б захотел. А мне было просто интересно посмотреть, что он будет делать, и я рад увидеть, что он там не остался. Вам он говорил что-нибудь об этом?

— Так, кое-что. Не для чужих ушей, сэр, — осторожно сказал сержант.

— Не пойдет на пользу молодежи, так? Понятно. Хорошо, присылайте его ко мне, и я с ним поговорю.

Сержант козырнул, сделал несколько шагов к группе солдат и выкрикнул Берна. Капитан Моллет видел, как вызванный поднялся на ноги и после короткого замешательства принялся отряхивать штаны от прилипшей к ним травы и сухой земли, затем поднял свою винтовку и подбежал. Да, все же он был немного несерьезным. Ему б выдержки добавить, полезней было бы для дела. Капитан ответил на приветствие Берна.

— Так значит, вы отказались от «короны»[63] и славы, Берн? — с легкой улыбкой спросил он.

— Я ничего не знаю ни о «короне», ни о славе, сэр. Меня просто выкинули.

— У меня было впечатление, что вы сами об этом просили. Вы ведь сами выбираете, с кем водить дружбу, не так ли? Почему же вы так долго оставались, если вам так не нравилось там?

— Хотел подольше увильнуть от работ, сэр.

— Не думаю, что такое поведение делает вам честь, — проговорил капитан Моллет, отмечая для себя, как меняется лицо Берна, на котором промелькнули оттенки обиды и негодования, сменившиеся наконец смущением. — Я стараюсь извлечь из человека максимум, на что он способен, заставляю работать, пока он не начнет с ног валиться. Ведь так обо мне говорят? Затем, если медик сочтет, что с него хватит, отправляю пошланговать в наряд. Обычно это самая паршивая и грязная работа, но я считаю, что и она должна выполняться. Так или иначе, но им приходится выполнять ее, пока я не решу, что с них довольно. Конечно, я делаю все от меня зависящее, чтобы выяснить, как наилучшим образом использовать человека, но тут уж как повезет, может просто не хватить времени.

Он сделал паузу и посмотрел на Берна. Тот оставался невозмутимым.

— На самом деле, — продолжил капитан Моллет, — я счел, что вы заслужили отдых. Я вижу, что вы неплохо себя показываете; во всяком случае, когда вы действуете с ротой, я не нахожу никаких поводов для замечаний. И у вас есть голова на плечах. Но нет в вас стати.

— Но, сэр, я ведь поздоровее многих из ребят…

— Итак, вы же понимаете, что я прав, — твердо произнес капитан Моллет. — Эти ребята, как вы их называете, тренируются, и большинство из них скоро будут вдвое здоровее вас. А вы и сейчас такой, как есть, и таким останетесь — в прекрасной форме,