Первый крестовый поход. Зов с Востока - Питер Франкопан

Итак, власть Алексея I оказалась под серьезной угрозой. Он сразу предпринял меры, чтобы скрыть истинный масштаб заговора. Ходили слухи о том, что император узнал о нем от Константина Дуки. Однако это было попросту неправдой{329}. Словно признавая, как низко упали его акции, Алексей I был вынужден полагаться на ложь и утверждать, что он по-прежнему пользуется доверием самых влиятельных фигур Византии. О вовлеченности в заговор бывшей императрицы Марии публично говорить запрещалось{330}. В «Алексиаде» говорится, что в заговоре участвовали высокопоставленные офицеры, а вместе с ними и простые солдаты{331}: над головой императора «уже нависла опасность, а рассчитывать он мог лишь на ограниченный круг лиц»{332}.

Император созвал чрезвычайную встречу сохранивших ему лояльность родственников по крови и браку, «искренне любивших самодержца», как писала Анна Комнина. Пытаясь сохранить контроль над ситуацией, Алексей пошел на мужественный шаг: он объявил, что хочет на следующий день выступить перед большой аудиторией, чтобы лично обратиться ко всем, кто воевал вместе с ним. На рассвете в сопровождении придворных Алексей I прибыл к императорскому шатру, перед которым выстроились войска. Усевшись на великолепный золотой трон, с покрасневшими от охватившего его возбуждения щеками, он смотрел на толпу. Напряжение было невыносимым{333}.

Вооруженные копьями и мечами солдаты, лояльные Алексею I расположились рядом с троном, а члены варяжской стражи выстроились полукругом позади императора, держа на плечах свои тяжелые железные топоры. На Алексее I был не императорский наряд, а доспехи простого солдата. Это был сильный ход, наполненный глубоким символическим смыслом. Если ему было суждено быть зарубленным до смерти, то пусть он падет как солдат. Казалось, что в этом мгновении сошлись воедино судьба императора и судьба Византийской империи.

«Как вам известно, Диоген никогда не испытывал от меня никакого зла. Не я, а другой отнял императорскую власть у его отца, я же вообще не причинял ему никаких огорчений и никакого вреда». Император сказал, что, хотя он всегда заботился о Никифоре, тот был по отношению к нему неизменно груб и, главное, себялюбив. За доброту Алексея он отплатил вероломством. Его неоднократно прощали за действия, направленные против императора, и даже за участие в заговоре с целью захвата власти, продолжал Алексей: «Тем не менее мои благодеяния не изменили коварного нрава Диогена, который в награду за все для него сделанное обрек меня на смерть»{334}.

К облегчению императора, его речь сразу произвела впечатление на аудиторию – солдаты начали кричать, что они не хотят, чтобы кто-нибудь занял место Алексея I. Эта реакция стала не просто результатом хорошо подобранных слов, но была также вызвана усиливающимся ощущением паники – толпа боялась, что императорская гвардия готова вот-вот перебить всех собравшихся. Когда затем Алексей I заговорил о прощении и предложил амнистию всем присутствующим на том основании, что все заговорщики выявлены и будут наказаны отдельно, начался ад кромешный: «При этом поднялся такой крик, подобного которому, как рассказывают присутствовавшие там, никто никогда не слышал. Одни восхваляли императора и восхищались его милосердием и кротостью, другие поносили изгнанников и утверждали, что они достойны смерти»{335}.

Несмотря на всю тяжесть их преступления, главные заговорщики не были приговорены к смерти, но лишены всех званий и титулов и отправлены в ссылку. Никифора Диогена и его основного сподвижника, Катаколона Кекавмена, ослепили{336}. Однако Алексей I был настолько шокирован масштабом и силой сложившейся против него оппозиции, что, по словам Анны Комнины, заговор сказался на его психическом и физическом здоровье{337}. Анна пишет, что все последующие годы правления Алексея I мучила тревожность, причем иногда ему даже становилось трудно дышать{338}.

Основной причиной заговора против Алексея I являются поражения в Малой Азии в первой половине 1090-х годов. Однако именно решение императора отправить основные силы армии в район северо-западной границы для отражения набегов сербов послужило последней искрой. Византийская элита почувствовала, что ее интересы в центральных областях империи игнорируются. Основой успехов Алексея I после его восшествия на престол в 1081 году стали консолидация власти и создание такой политической системы, когда он, и только он принимал решения обо всех назначениях, военных походах и политических шагах. Эта система, в свою очередь, была основана на ослаблении власти и влияния аристократии, что достигалось косвенно через сосредоточение власти императора и прямо с помощью сокращения и ликвидации денежных выплат. Большие налоги, сбор обременительных пошлин и политически мотивированные конфискации также способствовали уменьшению состояний членов правящего класса Византии.

Все эти действия в отношении аристократии поставили императора на грань катастрофы. Возвратившись в Константинополь после раскрытия заговора Диогена в 1094 году, Алексей I в первую очередь провел чистку правящего класса. Тех, кто занимал самые важные посты в первые десять лет его правления, сменили представители нового поколения, которых повышали в массовом порядке. Новых чиновников выбирали не на основе богатства их семей, связей или политической влиятельности, а с помощью простого критерия – абсолютной лояльности Алексею I. Среди получивших основную выгоду от этого решения были представители западных провинций. Если говорить о перестройке политической системы империи как таковой, то этот шаг ознаменовал переход власти от старых династий византийской аристократии из Анатолии к новым, набирающим силу семьям из Фракии.

На первые роли стали выходить новые люди. Мануил Вутумит впервые «засветился» после мятежа Диогена, поднявшись из полной неизвестности до самых высоких должностей империи. Во время Первого крестового похода он сыграет ключевую роль. Евмафия Филокала, человека настолько жестокого, что его, по словам одного праведника, нельзя было спасти даже с помощью молитвы, нашли где-то на задворках Пелопоннеса и назначили правителем Кипра, когда Алексей I восстановил свой контроль над этим островом{339}. Другие люди, в частности Никита Карик и Евстафий Киминеан, также были после попытки мятежа назначены на высокие должности{340}. Не забудем и о Никифоре Вриеннии, которого император лично отобрал в качестве жениха Анны Комнины (вместо Константина Дуки){341}.