Сильнее смерти - Джон Голсуорси

- О миссис Фьорсен, я так люблю его!

Болезненный приступ смеха охватил Джип, дрожь пробежала по всему ее телу. Дафна Уинг заметила это.

- Я знаю: это ужасно, - сказала она. - Но я люблю. А теперь он...

Она снова начала безутешно рыдать, и Джип, глубоко потрясенная, принялась гладить ее по плечу,

- О миссис Фьорсен, я так ужасно поступила с вами! Простите меня, пожалуйста, простите!

- Хорошо, хорошо! Не плачьте... Не плачьте...

Понемногу рыдания затихли, но девушка все еще стояла, опустив голову и закрыв лицо руками. Ах, эта красно-зеленая комната! И этот проникающий отовсюду запах баранины!

Наконец Дафна приоткрыла бледное лицо: губы ее уже не просили леденца. Она пробормотала:

- Вас, только вас он... он по-настоящему любит. А вы не любите его, как странно! О миссис Фьорсен, если бы только я могла увидеть его! Он не велел мне больше приходить, и я не осмелилась ослушаться. Я не видела его уже три недели, с того самого дня, как рассказала ему обо всем. О, что же мне делать?

Теперь к жалости, которую испытывала Джип, примешалось возмущение: эта девушка готова снова приползти к мужчине, который так жестоко обошелся с ней. Дафна Уинг сказала печально:

- Я знаю, у меня нет никакой гордости. Мне все равно, что он сделает со мной или что скажет обо мне, - только бы увидеть его!

И снова возмущение Джип отступило перед состраданием.

- Сколько осталось ждать?

- Три месяца.

Три месяца жить в таком отчаянии!

- Я сделаю с собой что-нибудь ужасное! Теперь, когда я не могу танцевать, а они все знают, - жить просто невыносимо. Если бы я могла увидеть его, мне было бы легче. Я готова на все. Но я знаю, что ему больше не нужна. О миссис Фьорсен, как бы я хотела умереть! Как бы я хотела!

Тяжелый вздох вырвался у Джип и, неожиданно наклонившись, она поцеловала девушку в лоб. От ее кожи и волос еще исходил слабый запах флердоранжа, как в тот день, когда она спрашивала ее, стоит ли ей полюбить или нет; запах напоминал и о том вечере, когда она выпорхнула, словно бабочка, из темноты на лунный свет, кружась и трепеща, и тень ее трепетала перед ней. Стараясь рассеять напряжение, Джип показала на синюю вазу:

- Должно быть, это вы поставили ее здесь? Девушка ответила с жалкой готовностью:

- Она вам нравится? О, возьмите ее! Граф Росек подарил ее мне... О, это идет папа! Сейчас он войдет.

Джип услышала мужской кашель, потом стук поставленного в угол зонтика. Девушка вся сникла и отошла к буфету. Дверь отворилась: вошел мистер Уэгг, низенький, толстый, с седеющей бородой, в черной пиджачной паре. У него был вид благонамеренного англичанина, исправно посещающего церковь, пьющего херес и питающегося бараниной, словом, вид человека, который сумел сам пробить себе путь в жизни. Лицо, цвет которого свидетельствовал о застарелой болезни печени, было такое же толстое, как и его тело, но вовсе не злое. Только в маленьких серых свиных глазках притаилась злость. Привычно грубым голосом, несколько смягченным профессиональной угодливостью, он произнес:

- Да-а-а? С кем имею честь?..

- Миссис Фьорсен.

До нее отчетливо доносилось его дыхание; он пододвинул стул.

- Не хотите ли присесть? Джип покачала головой.

На лице мистера Уэгга почтительность боролась с каким-то более примитивным чувством. Достав большой, с черной каймой носовой платок, он высморкался, потом тем же платком непринужденно провел по лицу и, обернувшись к дочери, проворчал:

- Иди наверх.

Девушка быстро повернулась и вышла. Мистер Уэгг снова прокашлялся; по силе звука можно было судить, что у него мощная глотка.

- Могу я спросить, чему мы обязаны...

- Я пришла повидать вашу дочь.

Его маленькие глазки бегали, останавливаясь то на ее лице и ногах, то на собственной часовой цепочке, то на руках, которые он беспрерывно потирал; потом он снова смотрел на Джип, не решаясь, однако, взглянуть ей прямо в глаза. Джип поразило крайнее смущение этого человека. Она словно читала его мысли: "Ну как я могу обсуждать такое дело с этой приятной молодой дамочкой, женой мерзавца, который погубил мою дочь? Щекотливая вещь - вот в чем дело!" Наконец он хрипло проговорил:

- Неприятная история, мэм". Не знаю даже, что и сказать. Право, не знаю. Как-то неловко, право, неловко.

Джип сказала спокойно:

- Ваша дочь сейчас очень страдает; в ее положении это нехорошо.

Толстая фигура мистера Уэгга, казалось, еще больше раздалась вширь.

- Простите меня, мэм, - пробормотал он, - но я должен назвать вашего мужа подлецом. Я сожалею, что приходится быть невежливым, но иначе я не могу. Если бы он оказался сейчас здесь, не знаю, смог ли бы я совладать с собой, - право, не знаю!

Видимо, приняв ее жест за выражение сочувствия, он продолжал сиплым голосом:

- Несколько деликатная тема для разговора с дамой, которая к тому же сама - пострадавшая сторона, но ведь у всех есть чувства! Я сразу сказал, что эти танцы - только вызов Провидению; но у женщины не больше здравого смысла, чем у яйца. Возьмите хотя бы ее мать! Карьера и прочее - подумаешь! Замечательная карьера! Я говорю вам, мэм, - я возмущен! Если этот мерзавец когда-нибудь встретится мне, я его отмечу, - человек я не молодой, но я отмечу его. А что сказать вам, - и сам не знаю. Подумать только: чтобы моя дочь так себя повела! Нет, это - оскорбление мне! А теперь имя ее затопчут в грязь, можно не сомневаться. Говорю вам откровенно: я надеялся, что вы об этом не узнаете, потому что, в конце концов, девушка уже наказана. А суды по бракоразводным делам - не очень-то это приятно, даже просто ужасно для порядочных людей. Имейте в виду: я не позволю своей дочери выйти за этого мошенника. Нет, не позволю, даже если вы разведетесь с ним. Пусть она так и несет свой позор!

Джип подняла голову и сказала:

- Никакого позора не будет, мистер Уэгг, если только вы сами до этого не доведете. Если бы незаметно отослать Дафну... Дэйзи... куда-нибудь в тихое место, пока все не кончится, тогда никто об этом я не узнает.

Рот мистера Уэгга слегка приоткрылся, его дыхание, наверно, слышно было на улице.

- Вы хотите сказать, мэм, что не собираетесь возбуждать судебное дело?

Джип утвердительно наклонила голову. Мистер Уэгг стоял молча, только его лицо, чем-то напоминающее мопса, слегка подергивалось.

- Ну что ж, - сказал он наконец. - Этого она, пожалуй, даже не заслуживает. Но не скрою: для меня это - огромное облегчение. И я должен сказать, что в такой молодой и красивой даме, как вы, проявляется истинно христианский дух. - Джип снова покачала головой, но он продолжал: - Да, да, это так! Это говорю вам я, человек, который годится вам в отцы, и исправный прихожанин.