Тени предков - Джорджет Хейер

– Может быть, он немножко sombre[57], – сказала она затем. – А кто этот джентльмен? – добавила она, с интересом рассматривая рыцарские доспехи.

– Это вовсе не джентльмен, дитя, а шлем, латы и поножи, которые некогда носил один из моих предков.

– Vraiment?[58]– Она отошла к лестнице и уставилась на старинный портрет. – А это тоже предок, эта глупая женщина?

– Весьма знаменитая, дорогая моя.

– У нее дурацкая улыбка, – заметила Леони. – А почему она знаменитая? Чем?

– Главным образом своими выходками. Что, кстати, напомнило мне, дитя мое, что я хочу поговорить с тобой.

– Да, монсеньор? – Леони теперь разглядывала висевший над камином щит. – «J'y serai»[59]. Это по-французски.

– Твоя сообразительность необыкновенна. Я хочу поговорить с тобой о моей кузине, госпоже Филд.

Леони посмотрела на него через плечо и наморщила нос.

– Можно я скажу, что я думаю, монсеньор?

Он сел на огромный резной стол, поигрывая лорнетом.

– Мне – да.

– Она просто дура, монсеньор.

– Без сомнения. А потому, дитя, ты должна не только терпеливо сносить ее глупости, но и постараться не доставлять ей лишних тревог.

В Леони как будто происходила внутренняя борьба.

– Обязательно, монсеньор? Джастин посмотрел на нее и узнал злокозненные искорки в ее глазах.

– Потому что я так желаю, дитя мое. Прямой носик снова наморщился.

– Ну-у… Eh bien!

– Я так и предполагал, – заметил Эйвон вполголоса. – Ты обещаешь, Леони?

– Нет, не думаю, что обещаю, – уперлась Леони. – Но я попробую. – Она подошла и встала рядом с ним. – Монсеньор, вы очень добры, что привезли меня в это чудесное место и дали мне все, словно я не сестра хозяина харчевни. Благодарю вас, благодарю!

Джастин секунду смотрел на нее, и его губы сложились в странную улыбку.

– Ты считаешь меня образцом всех добродетелей, не так ли, mа fille?[60]

– Вовсе нет, – ответила она откровенно. – Я думаю, что такой вы только со мной. С некоторыми женщинами вы совсем другой. Я не виновата, что понимаю это, монсеньор.

– И все же, дитя мое, ты хочешь остаться со мной?

– Ну конечно! – ответила она с некоторым недоумением.

– Такое неколебимое доверие! – заметил он.

– Конечно, – повторила она.

– Это, – сказал Эйвон, разглядывая перстень на своем пальце, – нечто новое. Интересно, что сказал бы Хью.

– Ну, он опустил бы уголки рта – вот так! И покачал бы головой. По-моему, он иногда бывает не очень умным.

Герцог засмеялся и положил руку ей на плечо.

– Вот уж не думал, ma fille, что обрету воспитанницу настолько в моем вкусе. Молю тебя, постарайся не шокировать госпоясу Филд.

– Но с вами я могу говорить как хочу?

– Ты всегда говоришь только так.

– И вы останетесь здесь?

– Пока. Мне, видишь ли, надо заняться твоим воспитанием. Есть вещи, которым я могу научить тебя лучше, чем другие.

– Чему, par exemple?[61]

– Ездить верхом.

– На лошади? Vraiment?

– Это тебе нравится?

– Да, о да! И вы научите меня драться на шпагах, монсеньор?

– Это занятие не для благородных девиц, та fille.

– Но я не хочу все время быть благородной девицей, монсеньор! Если я смогу научиться драться на шпагах, то буду очень стараться научиться всяким глупостям.

Он, улыбаясь, смерил ее взглядом.

– Мне кажется, ты хочешь заключить со мной сделку! Что, если я не стану учить тебя фехтованию?

На ее щеках заиграли ямочки.

– Ну, боюсь, тогда я окажусь очень непонятливой, когда вы будете обучать меня реверансам, монсеньор. Ах, монсеньор, скажите «да»! И пожалуйста, побыстрее! Сюда идет мадам.

– Ты меня вынуждаешь! – Он поклонился. – Я буду учить тебя, бесенок.

Госпожа Филд вошла в холл как раз вовремя, чтобы увидеть, как Леони исполнила грациозное танцевальное па. Почтенная дама сдержанно попеняла ей.

Герцог пробыл в Эйвоне больше месяца, и все это время Леони старательно превращалась в благовоспитанную девицу. К счастью, представления госпожи Филд об идеальной барышне не совпадали с представлениями Эйвона. Он нисколько не желал, чтобы его воспитанница сидела, чинно склонясь над вышиванием, – что, пожалуй, было к лучшему, так как после первой же попытки Леони заявила, что ни в коем случае не станет колоть себе пальцы иголкой. Госпожу Филд такой отказ немножко выбил из колеи, а пристрастие Леони к фехтованию огорчило ее еще больше, но она была слишком добродушна и слабовольна, чтобы настаивать, и ограничилась робкими увещеваниями. Она трепетала перед своим сиятельным родственником и, хотя по рождению сама была Аластейр, считала себя гораздо ниже его. Она была достаточно счастлива с мужем, захудалым помещиком со вкусом к сельскому хозяйству, но знала, что браком с ним опозорила себя в глазах семьи. Пока он был жив, это ее не очень смущало, но, после его кончины вернувшись в свой былой круг, она постоянно ощущала, как низко пала по легкомыслию молодости. Эйвона она сильно побаивалась, но ей нравилось жить в его доме. Когда она смотрела на выцветшие гобелены, на бархат газонов, на бесчисленные портреты и скрещенные мечи над дверями, ей вспоминалось славное прошлое Аластейров, и в ее душе звучали почти забытые струны.

А Леони Эйвон-Корт просто заворожил, и она во что бы то ни стало захотела узнать все подробности его истории. Прогуливаясь по садам с Джастином, она слушала, как Хьюго Аластейр, рыцарь Вильгельма Завоевателя, получил тут поместье и построил себе знатное жилище, которое было сровнено с землей в смутные времена короля Стефана; как сэр Родрик Аластейр восстановил отчий дом, получил титул барона и преуспел и как первый граф в царствование королевы Марии снес старое здание, а на его месте воздвиг нынешнее. И она узнала, как пушечные ядра частично разрушили западное крыло, когда граф Генри сражался за короля против узурпатора Кромвеля и при Реставрации был вознагражден за это титулом герцога. Она увидела шпагу покойного герцога, ту самую, которую он в трагическом 1715 году обнажил ради восстановления прав законного короля Якова III, и кое-что услышала про приключения самого Джастина, когда десять лет назад он содействовал делу короля Карла III. Этого периода своей жизни Джастин коснулся лишь мельком, но Леони догадалась, что его участие в этой попытке было тайным и опасным, и еще она научилась называть воинственного человечка на английском троне электором Георгом, потому что настоящим королем был Карл-Эдуард Стюарт.