Архив "Шамбала" - Константин Гурьев

Теперь Серова уже вернулась в состояние деловой женщины.

— Сказать о том, что в России ситуация непростая, можно в любой момент нашей жизни, но нас-то интересует сегодняшний день, — Татьяна, пожалуй, уже вещала, будто сидела перед телевизионной камерой. — У Азизова обширные связи на всех уровнях, и его считают надежным партнером. Мало кто так удачно сочетает свои интересы с интересами и России, и наших бывших азиатских республик, а это сейчас важно. Так что, сам понимаешь, давить на Азизова я не в состоянии.

Небольсин понимал, что Серова вряд ли откроет ему все свои контакты и связи на разных уровнях, но все равно никак не мог понять, о чем она сейчас говорит и к чему ведет. И спрашивать «в лоб» было неуместно.

— Скажу тебе больше, Валера, сегодня только своеобразный «синдикат» смог бы взять на себя такую роль, понимаешь?

— Нет, — признался Небольсин. — При чем тут синдикат?

— Синдикат, как ты помнишь, это объединение самостоятельных субъектов.

— Это я помню, но к нашей теме пришить не могу.

— Ключевое слово тут — «объединение».

— Ты хочешь сказать, что Азизов — объединение?

— Ну, не так уж он велик, чтобы единолично быть объединением, — усмехнулась Серова. — Лучше сказать, сейчас он своеобразный наконечник копья. Именно сейчас, в настоящий момент. Так вот, насколько мне известно, Азизов активно участвует в наркотрафике, а это, как ты понимаешь, пирог очень многослойный. Тимура не дадут всерьез трогать хотя бы потому, что из этого корыта хлебают и правые, и виноватые. Схема-то проста, как пареная репа: наркотики — доставка — распространение — наличка. А уж наличку можно тратить как угодно. И учти, если наличку вкладывают в реальное дело, то рискуют быть вычисленными, методики-то уже отработаны даже у нас. Значит, надо быть очень осторожным, а лучше вовсе отказаться. А вот если эти же наличные вложить, например, в заказное убийство или в организацию беспорядков, то они уже сами по себе преступны, то есть, их будут скрывать до последней возможности, и проследить их, а тем более просчитать, невозможно не только практически, но и теоретически.

— Ну, теоретически-то возможно, — начал было Небольсин, но Татьяна подняла ладонь:

— Это все, что мы можем сегодня обсуждать. Ты отвезешь меня домой?

На площадке было темно, и Корсаков невольно развернулся, принимая боевую стойку.

— Ну, так-то уж не надо, — попросил человек, спускавшийся к нему.

Признаться, Корсаков удивился, узнав стоящего перед ним Владимира Евгеньевича Льгова, с которым всего несколько дней назад познакомился в Питере.

— Ну, дорогой друг, вам бы в разведке работать, — вынес свою оценку Корсаков.

— Вы проходите, проходите, — подтолкнул его Льгов. — Что же вы гостя принимаете на лестнице?

Войдя в квартиру, снова посоветовал:

— Вы все делайте так, как делали бы, если бы вернулись один.

— Да что случилось-то? — не понимал Корсаков.

— Сейчас все объясню, — пообещал Льгов. — Вы только окна занавесьте.

— У меня в спальне занавесок нет, — признался Корсаков. — Все забываю купить.

— Ну, в спальне-то мне делать нечего, — усмехнулся Льгов. — Идите на кухню и окна занавесьте плотнее.

— Что случилось-то? — недоверчиво опять спросил Корсаков, занавешивая окна.

— Пока не знаю, — ответил Льгов. — Вы сейчас откуда приехали?

Видя замешательство Корсакова, пояснил:

— За вами следили.

— Кто?

— Ну, откуда я знаю? Знаю только, что минут за десять до вашего приезда во дворе появились две машины. Выбрали удобные места и стоят там до сей поры. Человек, который вас привез, выехал из двора, остановился и к нему подошли эти «прибывшие». Поговорили о чем-то в его машине и вернулись к себе, а он уехал.

Корсаков устало сел за стол.

— Кофе хотите?

— Кофе на ночь вреден, — спокойно и вежливо отказался Льгов и присел к столу. — Я, собственно, вот почему приехал, дорогой Игорь Викторович: после вашего визита я обнаружил повышенный интерес к моей личности.

— В каком смысле?

— Вопрос о смысле — философский, требующий долгих дискуссий и дающий весьма отвлеченный, неконкретный ответ. А я просто заметил, что за мной следят, слушают мой телефон.

Льгов помолчал, потом спросил, стараясь быть деликатным:

— Вы знаете о смерти Лени Гридаса?

— Об убийстве, — уточнил Корсаков. — Знаю.

— И это меня тоже встревожило. Не меня самого по себе, — пояснил Льгов. — Леня, когда звонил, просил вам помочь, вот, я и… Ну, вы понимаете.

Корсаков, измотанный за эти дни загадками и недоговоренностями, уставился на Льгова:

— Вы приехали меня защитить?

— Ну, не в этом смысле, конечно, — сразу же отказался Льгов. — Просто я счел необходимым кое-что добавить к той информации, которую уже передал вам. Могу я попросить стакан воды?

Корсаков поднялся:

— Извините меня. Сейчас я вас покормлю.

— Нет, спасибо, только воды, — воспротивился Льгов. — После семи часов вечера я не ем.

— Мудро, — только и заметил Игорь.

Льгов сделал пару глотков и поставил стакан на стол.

— И еще придется вас попросить: я бы прикорнул тут на полчасика. С утра на ногах, а в моем возрасте, сами понимаете…

— Ну, конечно.

— Конечно-то, конечно, но больше… — Льгов глянул на часы. — Больше трех часов спать мне нельзя. Дела еще есть.

— Какие? — удивился Корсаков.

— Это потом, — пообещал Льгов. — А сейчас, пока я вздремну, почитайте вот это.

Он достал из кармана конверт.

— Тут документ, который я откопал в своих завалах. В каком-то смысле — музейный экспонат, как-никак — автограф самого Росохватского. Это его письмо мне. Он уже был в больнице, знал, что умирает, а от нас скрывал. Как-то мы с женой пришли, и я засыпал его вопросами, а он уже говорил с трудом и пообещал, что напишет мне «отчет всей своей жизни». Вот и написал. Я посплю, а вы читайте, потом заберу. Не гневайтесь — оставить не смогу.

Льгову Корсаков постелил на диване.

— Будет лучше, Игорь, если вы выключите свет на кухне и расположитесь в ванной комнате, — посоветовал

Льгов, укладываясь поудобнее. — Те, кто во дворе, должны быть уверены, что вы поужинали и легли спать.

Он укрылся пледом и, стремительно засыпая, дал еще один совет:

— Вам бы еще в трусах показаться в спальне при включенном свете.