Мёд жизни - Лидия Сычева

«Я давно вам говорил, что закономерность не может работать в условиях…» – «Да вы ничего не понимаете в сути проблемы!» – «Смотря какие принципы использовать…» – «Голубчик, высшая математика – критерий истины…»

«Пошли клочки по закоулочкам», – усмехалась Женя. Демарш брата вызвал в стане дедов новый взрыв интеллектуальной свары. Забытый Петя нервно прохаживался у доски…

– Ну ты, старик, даёшь, академику Толмачёву выдать: «Вы – заблуждаетесь!» – Костя нервно похохатывал, помогая Жене одеться в гардеробе. – Такого у нас ещё не было! Всем защитам защита! Провинциальный перец уел цвет московской науки!

– Да я не хотел, – оправдывался Петя.

– Везунчик – ни одного чёрного шара! Это Женечка их своими ресницами смягчила. А то бы от тебя и косточек не осталось.

– Очень им нужны мои ресницы! Им бетон и арматуру подавай, – фыркнула Женя. – Не люди, а… – она запнулась в поисках подходящего определения, – сваи! Опоры и шпалы!

– Не скажи! Et nihil humanium a me alienum puto. Ничто человеческое им не чуждо, – блеснул латынью Костя. – Они, как и я, – математик ей заговорщицки подмигнул через очки, – вооружены аппаратами дальнего зрения и локаторами изощрённого слуха. Плюс кардиостимуляторы, вставные челюсти и титановые суставы. Люди из будущего, можно сказать! Проникают в тайны подсознания и в самую суть явления. Увидели, что Петя явился на защиту диссертации с Музой, и смягчились. Решили: ладно, покусаем его, но оставим жить. А могли бы и на части порвать, не смотри, что старые – хватка у них волчья.

Была очередная встреча, гоняние чаёв, разбор газетных нелепиц и конечно же беседы о сущем. Через колдобины и ухабы разговор вдруг свернул на темы веры и Бога.

– Между прочим, у меня «там», – Петя показал пальцем на потолок, – есть серьёзная «крыша».

– Как это? – не поняла Женя.

– Очень просто! Я же фирму проектную зарегистрировал, мы с ребятами деньги зарабатываем, потому что на преподавании, как ты понимаешь, выжить невозможно (я же взятки не беру и другим не разрешаю). Так вот, я на восстановление трёх церквей всю документацию оформил. Бесплатно. Надеюсь, что ангелы замолвят словцо в случае чего.

– Понятно. – Она улыбалась, радуясь его радости.

– Вообще, вера – феномен, нуждающийся в изучении. Мы с товарищем поехали в Задонский монастырь, все храмы обошли, помянули близких, свечи поставили, в музей сходили. А у моего друга там однокашник. Нашли его. Под два метра детина, бывший офицер, ушел в монахи. Сидит на скамейке во всём чёрном с чётками в руках – отдыхает от послушания, яму под погреб копал.

Ну, они вспомнили общих знакомых, кто где работает сейчас, чем занимается. И вот мой товарищ не выдержал и спросил этого Бориса (он же отец Лаврентий):

«А как такое возможно, чтобы здоровый человек, мужик, запер себя в монастыре?! Это же против природы человеческой! Против инстинктов размножения и самосохранения, против эволюции, в конце концов. Я понимаю, когда немощные и больные в монастырь уходят, но ты-то зачем себя ломаешь?! Как, вообще, извини за вопрос, ты со своей физиологией борешься?»

– И что он вам ответил?

– Он на нас посмотрел с та-а-ким глубоким сожалением!.. Будто мы тяжело больные. И говорит: «Ребята! Как же слаба ваша вера!» Махнул на нас рукой и ушёл.

– А вы?

– А мы набрали в баклажки святой воды, сели в машину и поехали домой.

Звонок мобильного разбудил её в шесть утра. Не вставая, она нашарила рядом с постелью телефон. Номер был чужой, с региональным кодом. «Ошибся кто-то, наверное…» Она помедлила несколько секунд и всё-таки нажала кнопку приёма:

– Да?

– Тётя Женя! Здравствуйте! – голос был странно знакомый, с лёгкой хрипотцой.

– Здравствуйте… – Она резко села в постели.

– Это Семён, сын Петра Панкратовича. Я в Москву приехал по работе, хочу с вами познакомиться. Это возможно?

– Да-да, конечно! После обеда удобно будет? Давай у памятника Пушкину в три часа дня?

– Отлично, буду вас ждать!

Она сразу узнала Семёна – увеличенную копию отца. Он был выше ростом, плотнее, но та же голубизна плескалась в глазах, тот же овал лица, только свежий, розовый – кровь с молоком, те же своеобразные черты, смягчённые трогательными, женственными ямочками на щеках.

Сила молодости так и била из жизнерадостного малого – едва увидев её, он сразу же взялся «рулить», верховодить, и Женя, глядя на юную прыть, ободряюще улыбалась. («Какой, интересно, он меня видит? Наверное, почти музейной старухой, представителем поколения, отставшего от экспресса времени…»)

В кафе они устроились у окошка, за столиком для двоих.

– Я, тёть Жень, привёз вам гостинец. – Семён склонился над новеньким портфелем из блестящей чёрной кожи, извлёк оттуда бутылку коньяка.

– Ой, спасибо! – Она огорчилась, что ничего не принесла ему в подарок. – Ты извини, а я что-то не сообразила… В следующий раз тогда ответный дар, хорошо?

– Да это мелочи жизни! Ничего не надо! – широко улыбался Семён. («Прямо хоть в роли добра молодца его снимай!») – Мечта моя сбылась: приехать в Москву, познакомиться с вами. Меня послали в министерство на переговоры по госзаказу…

Семён был удобным собеседником в том смысле, что мог «молотить» два часа без перерыва, не нуждаясь ни в каких ответных репликах и даже ободряющих кивках. («Ишь какой говорливый! Попробуй такого сбить с мысли…») Женя слушала его рассказ про то, как он защитил диплом и нашел работу, как продал отцовскую квартиру в Белгороде и купил новую в Липецке («а библиотеку я сложил в гараже, там в основном специальная литература, сами понимаете, она мне не нужна»), как перевез мать в Воронеж и как всё здорово устроил с ремонтом. Машину он взял в кредит, а на осень запланировал свадьбу – девушка хорошая, семья в городе известная и влиятельная…

«Надо же, как похож, – грустила Женя. – И в то же время другой, совсем другой…»

Темы у Семёна не иссякали: он уже покончил с делами личными и домашними и стал бойко крушить государственную промышленную политику, бестолковую и непродуманную. Досталось непрофессионалам и коррупционерам, бюрократии и управленцам.

– Молодежь надо двигать на первые роли, у неё взгляд незашоренный, – вклинилась, наконец, в поток разговора Женя.

– Да, совершенно верно, потому что мы не несём на себе груза прошлых ошибок! – Он горячо поддержал её, и чувствовалось – дай этому малому рычаг, он, пожалуй, и мир перевернёт.

Даже интонации у него были Петины, даже жесты – отцовскими.

И вновь вернулась сосущая, глубоко запрятанная боль. Смерть Пети поразила всех: если бы, допустим, его сбила машина (пусть даже по его вине), это было бы ужасно, глупо, несправедливо, но под эту трагедию можно было бы подвести «базу», теорию, концепцию, но он, абсолютно здоровый человек, умер от внезапной остановки сердца. На конечной маршрутки водитель стал кричать пассажиру с последнего сиденья, привалившегося головой к стеклу, мол, мужик, алё, приехали, вставай, спать дома будешь… А Петя был мёртв.