Как убивали Бандеру - Михаил Любимов

Шифротелеграмма из Центра была выдержана в строго приказном тоне:

О, если бы это был Александр Сергеевич! Нет, Пушкин был моим непосредственным начальником в Москве, генералом с жутким характером, обожавшим снимать стружку со своих подчиненных. Он устраивал такие разносы, что некоторых наших сотрудников уносили прямо с его совещаний с инфарктом, а в его секретариате всегда стояли бутылочки с валерьянкой или валидолом, которые ожидавшие аудиенции истребляли в огромном количестве, словно водку.

Еще одно угробленное воскресенье! Все нормальные англичане на уик-энд выезжали на пикники или мирно тянули свой скотч дома, естественно, и английская контрразведка блюла эти святые для англичанина дни, и тут Пушкин был, наверное, прав. Но главным было то, что Пушкин по натуре являлся типичным разгильдяем, не умел строить работу планомерно и потому сталкивал весь воз в конце недели. Переть в чертов Сарратт при моих остеохондрозе, камнях в печени, геморрое и диких мигренях! Десять лет на нелегальной работе в Англии не прошли даром, работать приходилось и днем и ночью, придумывая самые неимоверные трюки, дабы запутать вездесущую МИ-5, английскую контрразведку. С самого начала мне не повезло с «прикрытием»: Пушкин приказал мне открыть маленькую сапожную мастерскую, чтобы не привлекать внимания властей, – кого интересует убогий сапожник-одиночка?

Во время подготовки в Центре я неплохо освоил сапожное дело и даже для практики ремонтировал обувь почти всех сотрудников нашего отдела, к сожалению, бесплатно. В то время я предполагал, что это прикрытие даст мне массу свободного времени не только для проведения разведывательных операций, но и для размышлений в пабе за кружкой пива или для визитов в Ковент-Гарден, однако работа закрутила меня на все сто. Мы сняли помещение в полуподвале старого дома в бедном районе Спайтфилдс, что в трущобном Ист-энде (конечно, я хотел арендовать что-нибудь поприличнее, но скупердяй Центр, как всегда, экономил народные деньги), зарегистрировали свое частное предприятие и приступили к работе. Жена Татьяна занималась закупкой клея, гвоздей, кожи, каблуков и прочих аксессуаров, необходимых в сапожном деле, я же был хозяином и работником в одном лице. О, этот Спайтфилдс, район иммигрантов и голодранцев, которых я возненавидел уже в первый год своих трудов! Богатые хороши тем, что просто выбрасывают на помойку изношенные туфли, что же касается бедных… Целый день ко мне сносили обувь: дырявые подметки и сломанные каблуки было несложно просто заменить, но что делать с треснутой, покоробившейся кожей, с огромными, разодранными дырами для шнурков, совершенно косыми и кривыми туфлями двадцатилетней давности, а то и просто антикварными? К тому же обувь часто приносили невымытой, словно неделю ползали по болотам в поисках собаки Баскервилей. На свою беду я никому не отказывал, боясь жалоб в полицию и скандалов, это сделало мою сапожную мастерскую чрезвычайно популярной среди местных жителей, народ валил ко мне целый день, и я не успевал разогнуть спину.

Вначале Татьяна помогала оформлять мне заказы, но уже через полгода увлеклась верховой ездой и регулярно гарцевала на белом, в яблоках коне около Кенсингтонского дворца рядом с Гайд-парком. Она выросла в семье начальника охраны товарища Сталина, причем не в душном Кремле, а на даче вождя в солнечном Сочи, и однажды удостоилась розы, сорванной вождем во время гуляния среди кипарисов. Там она и приучилась гонять на кобылах и жеребцах из конюшен товарища Сталина. Но одно дело бесплатная езда, а другое дело – жуткие английские цены. На это уходила изрядная часть зарплаты, которая после перестройки не только была скудной, но и выплачивалась Центром нерегулярно с обычной ссылкой на сложное экономическое положение в России. Вырученные за работу деньги я был обязан оприходовать и сдать в местный банк – мой счет, разумеется, строго контролировался специальными эмиссарами Центра, временами наезжавшими в Лондон (кстати, они проводили дни в бесконечных пьянках за мой счет).

Но все это мелочи по сравнению с огромной грудой обуви, которая хаотично валялась в углу мастерской! Она так душераздирающе воняла, что очень скоро у меня начались мигрени, иногда кончавшиеся рвотой, я убить хотел всех бедняков, которые бесконечно латают свою обувь, изнашивая ее до последнего издыхания! Я уже возненавидел весь пролетариат вместе с Марксом и Энгельсом! От постоянного сидения в сгорбленном состоянии развились радикулит и остеохондроз, иногда я вообще не мог разогнуться и выползал со своего рабочего места на четвереньках. Нерегулярное питание привело к язве, порой перегрузки приводили к потере координации движений, и однажды я пробил себе гвоздем палец и угодил в больницу.

Но нужно думать о выполнении приказа грозного Пушкина – тут на меня навалился такой невроз, что, еле успев доползти до постели, я залез под одеяло и накрыл голову подушкой…

«Шпионы!» – кричали все вокруг. И шпионы просачивались через щели в окнах, просовывали длинные носы в двери, выпадали из паутины на потолке, выпрыгивали из капель, падающих в умывальнике, помахивали хвостами через дырки в паркете, щекотали меня своими усами, впивались в бока маленькими клыками. «Шпионы!» – кричали стены, пожелтевшие фикусы в горшках на подоконнике, фаянсовые чашки, громыхавшие в буфете. Я сорвал подушку с головы и увидел Татьяну в стареньком, еще московском халатике, который из экономии мы прихватили с собой на «нелегалку».

– Шампиньоны! – кричала она. – Сгорели шампиньоны! И все потому, что ты, дурень Карла, пожалел денег на хорошее подсолнечное масло и опять пришлось жарить на дешевом маргарине…

Боже, я проспал все утро! И не шевельнул ни одной извилиной по поводу предстоящей сложной операции! Где расположен этот чертов Сарратт? Имеется ли его план? Как я найду старинную церковь и кладбище? Как туда добираться, не потянув за собою «наружку»? А вдруг это глухая деревушка, где каждый незнакомец вызывает подозрения у местных аборигенов? И какой-нибудь деревенский пьяница, завидев неизвестного, тут же стукнет в полицию! Генералу Пушкину до этого нет никакого дела, сидит себе в своем кожаном кресле, чешет зад и рассылает указиловки. Сейчас он, наверное, пройдясь пешком по лесочку (забота о драгоценном здоровье, а ведь здоров как бык!), миновал пропускные кордоны нашей штаб-квартиры, строго взглянув на вытянувшихся во фрунт охранников, поднялся к себе в кабинет на персональном лифте, игриво ущипнул за бедро милую секретаршу (он их меняет каждые семь месяцев, отправляя в декрет), выслушал рапорт дежурного…