Исчезнувший оазис - Пол Сассман

Итак, неприятности начались со звонка, и настроение Гиргиса стремительно ухудшалось. К восьми в дом явились трое его поверенных — Бутрос Салах, Ахмед Усман и Мухаммед Касри. Вскоре из хозяйского кабинета раздался звон бьющейся посуды и вопль «А кто говорил, что карты будет достаточно?!» Час спустя, раздраженно крича в телефонную трубку: «Плевать я хотел на горючее! Ищите! Вы меня слышали? Ищите, и чтобы нашли!» — Гиргис пронесся мимо электрика, который чинил розетку в холле у парадной лестницы.

Атмосфера вокруг Гиргиса ощутимо накалялась. Наконец в полдень на специальную площадку в саду приземлился вертолет, откуда вышли близнецы и направились к поджидавшему их на лужайке хозяину. Теперь уже вся прислуга знала, что дела плохи, и украдкой выглядывала из окон — разузнать подробности. Правда, слышал разговор Гиргиса с близнецами только старик садовник, который случайно оказался поблизости.

— Разыскать! — кричал Гиргис. — Чтобы пленка была у меня! Девку поймать, ослепить и зарыть где-нибудь в пустыне. Ну, что стоите? Живо за дело!

— Грозится, — шепнул старый садовник помощнику, не поднимая головы от клумбы, которую они пололи. — Помяни мое слово, кому-то сегодня достанется.

Когда Гиргис примчался обратно в дом, вся челядь успела проникнуться этой мыслью, а потому, завидев хозяина на лестнице, слуги прятались по углам, разбегались, точно испуганные антилопы. Все, кроме Адарыаль-Хаввари. Она всего три дня проработала в поместье и ничего не знала ни о хозяине, ни о его нраве. Пожилой вдове нелегко найти место, поэтому шанс пристроиться в такой прекрасный дом, пусть за малую плату, показался ей подарком небес. Она три дня ждала случая поблагодарить нового хозяина, выразить восхищение его добротой. И вот случай представился: она полировала тиковую балюстраду на площадке второго этажа, а хозяин поднимался по лестнице ей навстречу.

Адара, робкая по натуре, с трудом набралась смелости для обращения к такому важному господину, однако, горя желанием исполнить свой долг, шагнула навстречу Гиргису, приложила руку к груди и сбивчиво поблагодарила за проявленную доброту. Гиргис, не глядя на служанку, прошел к кабинету, но на полпути вдруг замер, вернулся и наотмашь ударил Адару по лицу.

— Не лезь ко мне, — процедил он. — Ясно? Не смей ко мне лезть!

Адара аль-Хаввари ошарашенно смотрела на него. На щеке у нее расцвело алое пятно. Молчание, видимо, еще больше разъярило Гиргиса, и он снова ударил служанку по лицу, да так, что сломал ей нос и отшвырнул спиной к перилам. Кровь из разбитых ноздрей брызнула на светлый ковер.

— Кто тебе позволил ко мне обратиться? — вскинулся Гиргис, повышая голос. Вся его злость и досада обрушились на съежившуюся перед ним старуху. — Как ты посмела? Как ты посмела?!

Следующий удар пришелся ей по виску. Гиргис выхватил из кармана пачку салфеток и начал судорожно протирать руки.

— Чтобы вылизала все, — прошипел он, показывая на кровавые брызги посреди ковра. — Поняла? Все должно сверкать, ясно? Сверкать!

Гиргис швырнул салфетку в лицо служанке и умчался к себе. В наступившей гробовой тишине старая вдова, испуганно дрожа, задумалась, такой ли уж расчудесной была эта новая работа.

Тихонько напевая свой любимый гимн «Лучший друг Иисус всем нам», Молли Кирнан миновала тесные улочки Миср-эль-Кадима — Старого Каира — и по истертым ступеням направилась в церковь Святых Сергия и Вакха.

Обыкновенно она молилась в часовенке района Маади, рядом с жильем и работой, — офис Агентства по международному развитию США и ее маленький домик в тени жасминов и делоникса располагались там же. Однако сегодняшний день — седьмое мая, день рождения Чарли, — Молли захотелось провести особенным образом, поэтому она отправилась в старейшую церковь Каира, древнюю базилику, которую, согласно легенде, возвели там, где останавливалось на ночлег Святое семейство во время бегства в Египет.

Последние четверть века Молли проводила этот день по одной программе: утром готовила праздничный завтрак — яичница с беконом, кукурузная каша, горячие вафли с черничным джемом (все как он любил), разворачивала купленные для мужа подарки, рассматривала фотоальбом, листая страницы совместно прожитых дней и улыбаясь воспоминаниям. Каким красавцем был ее Чарли…

— Милый мой, — вздыхала она всякий раз. — Дорогой мой, любимый муж…

Потом Молли отправлялась на пикник и в зоопарк — там прошло их первое свидание, в Вашингтонском зоопарке, — а после обеда шла в церковь, где и молилась до вечера. Благодарила Господа за Чарли, пытаясь убедить себя в том, что его ужасная смерть была частью божественного промысла, хотя после всех лет с трудом понимала, какой цели это могло послужить. Злобные варвары разнесли на куски кротчайшего, добрейшего человека… Ее радость. Ее счастье. Ее драгоценного Чарли.

В дверях базилики Кирнан на миг задержалась и посмотрела на большую икону Богородицы у входа. Молли прошла вперед и села на скамью. Под деревянным сводом металась пара воробьев.

Ей здесь нравилось. Она знала: Чарли тоже одобрил бы и полюбил это место. В простоте ветхой базилики было что-то необыкновенное — в поблекших фресках, в ветхих ковриках на полу, в прохладе, в запахах сырости, пыли и камня. Все это как будто переносило ее во времена раннего христианства, когда вера была юна и чиста, свободна от противоречий морали, которыми отяготилась впоследствии. В те годы, думала Молли, быть христианином значило любить и верить, нести в душе мысль, что доброты Христа достаточно для исцеления всех недугов мира. Именно так смотрел на вещи ее муж — с простой, почти детской, убежденностью, что если твоя вера крепка, если ты по мере сил следовал путем Господним, то все в конце концов уладится и добро восторжествует.

Но Молли Кирнан знала: мир не так просто устроен, что и доказала смерть Чарли — и не только его. Агнца Божьего со всех сторон обложили волки, и одной любо-6-вью больше не спастись. Уже давно Молли приняла для себя, что христианину приходится ходить по канату, разыскивая пути для жизни во Христе и давая отпор лиходеям. Выбирать между силой и слабостью, верой и сомнением было очень сложно, болезненно и тревожно. Вот почему Кирнан приходила сюда — забыться хотя бы на полдня в прохладной, несуетливой простоте древней архитектуры, побыть наедине с собой, Богом и Чарли, вдали от проблем, которыми была битком набита ее повседневная жизнь.

Молли откинулась на спинку скамьи и, сложив на коленях руки, обвела взглядом храм: мраморные колонны по обе стороны от прохода, затейливый мозаичный иконостас, огромный медный светильник… Все ее мысли были о муже и о совместно прожитых днях, обо всем, что они разделили за это безмерно короткое время. Обо всем, что она потеряла.

Поженились они поздно, когда обоим было за тридцать. Она служила на государственной службе, он был священником в первом батальоне восьмого полка морской пехоты. Молли почти отчаялась кого-то найти, свыклась с мыслью об участи старой девы, решила, что вся ее жизнь будет отдана работе. Они с Чарли встретились случайно, в вашингтонской Национальной галерее искусств, у «Бегства в Египет» Карпаччо, и Молли вдруг осенило: вот он, тот единственный, которого она ждала все эти годы. Они разговорились. Чарли пригласил ее на свидание, а полгода спустя предложил ей руку и сердце. Еще через пять месяцев они сыграли свадьбу. Мечтали о детях, совместных поездках, спокойной старости. Молли была на седьмом небе от счастья.