Стрекоза второго шанса - Дмитрий Емец

На полу в прихожей валялась дорогая перламутровая накладка с ручки шнеппера. Макс наклонился и поднял ее. Такие накладки, как он знал, использовали ведьмари.

– Да заходил тут один! И как они вынюхали, что я ушел? – буркнул Родион.

Вчера вечером в дверь деликатно позвонили. На пороге обнаружился ласковый, необидчивый, гибкий и умный молодой человек, занимавшийся вербовкой в форт Тилля. Родион его помнил. Это был некий шныр Павлик, исчезнувший несколько лет назад после того, как Кавалерия не допустила его к ныркам. Павлик долго вытирал ноги, долго извинялся за беспокойство, долго снимал с рукава у Родиона соринку, путанно рассуждая о сложностях выбора жизненного пути, после чего дошел, наконец, до сути визита и очень быстро скатился по лестнице со сломанной переносицей.

– А он не в-вернется? – озабоченно спросил Макс, после того как Родион вкратце пересказал ему последовательность событий.

– Этот не вернется, – кратко ответил Родион.

Макс некоторое время соображал, потом кивнул, соглашаясь. Этот не вернется. У берсерков, как у волков, разделение труда. Одни выманивают собаку из деревни, другие ее разрывают.

– Ты это… т-того… осторожнее. А то мало ли! – сказал он.

– Само собой, – равнодушно ответил Родион.

В сумку, которую привез ему Макс, он даже не заглянул, лишь равнодушно запнул ее под кровать. Общение не клеилось. Все чаще возникали томительные паузы. Дружба проваливалась в них, как в дыру между ступеньками.

– Я эт-то… в ШНыр сейчас вы… возвращаюсь, – сказал Макс.

– Ну возвращайся!

Макс замялся. Один вопрос остался невыясненным.

– А если ны-наши с-спросят? Гы…говорить про тебя, как ты и ч-что?

– Ну говори! – пожал плечами Родион.

Уходя, Макс задержал взгляд на двери. По обивке ползла золотая пчела. Некоторое время он соображал, чья она: его или Родиона. Нет, все-таки Родиона. Его пчела сейчас в улье.

Вернувшись в ШНыр, Макс долго прогуливался по коридору рядом с кабинетом Кавалерии и набирался мужества, как собаки набираются блох. Увидев, что Рузя ест яблоко, он подошел к нему и, решительно заикнувшись, сказал: «Ды… дай откусить!» Рузя дал. Макс открыл рот, и яблоко исчезло вместе с палочкой.

Где-то внутри у Макса яблоко обратилось в требуемое мужество. Тряхнув головой, он постучал в кабинет Кавалерии. Кавалерия терпеливо выслушала рассказ Макса, процедив его через заикание.

– Что ж, будем надеяться на лучшее! Он не возвратил нерпь и куртку. И не взял закладку. Его пчела жива. Обратная дорога в ШНыр ему не закрыта, – сказала она.

– Он вы…вернется? – с надеждой спросил Макс.

Кавалерия некоторое время размышляла, потом произнесла свое обычное:

– За пророчествами – к Дионисию Белдо! – И отправила Макса заниматься с новичками.

– Как у них со стрельбой?

– Успехи х-хорошие. Парни все неплохо стреляют, кроме Кы…кирилла. У девчонок – ос…ос…ос…

Кавалерия скользнула взглядом по кабинету, точно желала увидеть этих многочисленных ос.

– Особенно, – помогла она.

Макс благодарно кивнул.

– Особенно у Лы…Лены и Алисы. Если зы…забор никуда не бежит – они в него пы…попадут! – кисло закончил он.

– А Фреда?

– Сы…стреляет без промаха. Отшибает у бы…бутылки горлышко. Н-но целится д-долго.

Кавалерия улыбнулась.

– Я так почему-то и думала, – сказала она.

Странная штука дроби. Есть для меня в них что-то загадочное. Трудно поверить, что три первых – это много, а какая-нибудь сказочно красивая дробь вроде миллиона миллиардных – почти пустышка. Тревожит это меня. Как бы не оказаться этой самой миллион миллиардной.

Йозеф Эметс

Ночь была обычна, как сама заурядность. Артурыч с утра укатил в Курск за ватой и ватными палочками, из Курска – в Орел за кремами и шампунями, и из Орла – в Тулу и Белгород за жидким мылом и стиральным порошком. Отсутствовать он мог и три дня, и неделю – как сложится с закупками. Мамася сидела на кухне и с чувством сморкалась в полотенце. Она была простужена, но лечилась только чаем с лимоном и чесноком и все ждала, когда микробы, ошалев от чеснока, утонут в чае. Микробы-то тонули, но некоторые выплывали, и их чеснокоустойчивое потомство глумилось и хихикало в Мамасином носу.

Перед Мамасей лежал мелко выведенный текст, который ей вручили в издательстве с требованием выправить как можно скорее.

«Все люди – недоверчивые суслики, сидящие в своих норках. Чтобы суслик вылез, надо дохнуть в норку. В каждую норку отдельно», – уставшими глазами читала Мамася.

Она грызла карандаш и хмурилась. Как у редактора, у нее сразу возникала куча вопросов. К примеру, каким образом автор предполагает дышать в норку? При условии, что у норки два входа – воздух будет выдуваться в противоположный. Или зачем перед «норкой» стоит слово «своих»? Обоснованно ли такое уточнение? Какой смысл суслику сидеть в чужой норке? Он что, в гости пришел? А ходят ли суслики в гости?

Мамася хотела вообще выкинуть спорный абзац, разом покончив со всеми сусликами и норками, но тут в дверь позвонили. Мамася зевнула и отложила рукопись. Суслики были спасены.

Москвичи делятся на две большие группы. Первая закрывается на сто замков и цепочек и даже родственникам открывает после продолжительного допроса, кто такой и зачем явился. Другая не закрывает дверей вообще или открывает их кому угодно, уверенная, что ничего ужасного с ней не произойдет. Мамася относилась ко второй «ужаснонепроисходительной» группе.

Поэтому, когда в час ночи кто-то нажал на кнопку звонка, она решила, что это либо вернулся Артурыч, так и не заехавший в Тулу, либо у соседки-старушки опять подскочило давление, и она просит сделать ей укол.

Открыв замок, Мамася потянула дверь на себя и застыла в крайнем недоумении. На пороге стоял высокий мужчина, сильно кренящийся вперед и держащийся за бок, и с ним рядом девушка. От неожиданности Мамася попыталась захлопнуть дверь, но ей помешала стремительно вставленная в щель ручка зонта.

В следующую секунду мужчина не столько вшагнул, сколько ввалился в ее квартиру, втащив за собой девушку. Мамася разглядела на его одежде большое красное пятно.

– У вас кровь… Я вызову «Скорую»! – Мамася метнулась к телефону, но, едва она коснулась его, большая рука легла поверх ее руки, прижимая трубку к рычажкам.

– Не надо никуда звонить!

Мамася заметалась. У нее в прихожей человек истекал кровью и не хотел, чтобы ему помогали.

– Позвольте, я хотя бы посмотрю!..

– Нечего там смотреть! Царапина! – сухо оборвал ее Долбушин. – Лучше покажите, где у вас ванная!