На фейсбуке с сыном - Януш Леон Вишневский

Пребывание здесь самого Кесловски для меня остается загадкой, ибо по всему его должны бы на Небо отправить. В многобрачии не замечен, всю жизнь делил ложе с одной женщиной, гордыню не проявлял, о нарушении им шестой и девятой заповедей тоже никакой информации нет.

На лекциях часто речь заходит о его последнем земном проекте. Особенно это интересует засланных в ад представителей кинематографии, которые сидят в костюмах и при галстуках в первых рядах, нимало не заботясь о пожилых людях, плохо слышащих и видящих. Кесловски ведь незадолго до своей смерти заявил, что после фильмов «Декалог» и «Три цвета» приступает к новой работе: триптиху о Чистилище, Рае и аде. Когда Кесловски при жизни начинал о чем-то рассуждать, получалась вещь монументальная, серьезная, о которой писали потом в энциклопедиях, поэтому шпионы от кинематографии с диктофонами и кожаными портфельчиками тут и трутся. Они часто Кесловски на полуслове прерывают и все пытаются выведать какие-то подробности о его замысле. И тогда он сигареты одну от другой прикуривает и советует им удалиться к чертям собачьим, что в аудитории всегда вызывает бурную радость и веселье.

Международные отношения — с позиций классовой борьбы — читает Карл Маркс, курс называется «Может ли мир рассчитывать на следующую революцию». Он в полной мере использует мультимедийные средства, чтобы ни в коем случае не обвинили марксизм-ленинизм (кстати, не знаешь, сыночек, почему «энгельсизма»-то у них нет?) в технической отсталости. На экране название, как положено, красным подчеркнуто, внизу логотип коммунистической партии Китая, миниатюрные фотографии Энгельса, Ленина, а также жены, тещи, детей и трех внуков владельца корейской фирмы, который Марксу для лекции одолжил проекционный аппарат. А в самом низу логотип нашего ада и бегущая строка: «Религия — опиум для народа!» Подлиза-то Маркс знатный.

Оратор он, конечно, превосходный. Сразу видно, уроков риторики не пропускал. Но и все. Потому что как доходит до содержания — такое впечатление, будто его огрели битой бейсбольной, и он теперь бредит. Если этот «Капитал» его в течение ста пятидесяти лет, как бигос,[43]на огне-то томится, и это в эпоху глобализации — такое блюдо разве что в Северной Корее кушать станут. Даже на Кубе он уже протух, и вокруг него мухи летают. Но я на лекции Маркса хожу — уж больно экзотическая публика у него собирается. Когда Карл Маркс, еврей, ручек своих физическим трудом не пачкавший отродясь, в зале находится, приходят советский инженер-металлург, большевик по натуре Леонид Ильич Брежнев, и Эрих Хонеккер,[44]немецкий политик, по профессии кровельщик, из которого, как из пластилина, в Союзе вылепили коммуниста. Входят они в зал достойно, всегда за руки держатся, а потом свой знаменитый «дружеский поцелуй» демонстрируют — охотно и к удовольствию публики, а иногда и не один раз, если аудитория на «бис» вызывает.

В такие моменты антипольский до мутаций в генах Вячеслав Молотов,[45]участник Октябрьской революции, а также Ульрих Фридрих Вильгельм Иоахим фон Риббентроп,[46]торговец, ставший министром иностранных дел, не менее антипольский, встают со своих стульев и начинают громко аплодировать. И если бы не Лев Давидович Троцкий,[47]который начинает в знак протеста оглушительно мычать, не знаю, что бы я могла там учинить по своему стервозному характеру. Потому как это для меня апокалиптическая аллегория абсолютного антиполонизма. Брежнев хотел нашу Солидарность танками раздавить, Хонеккер, по моему стойкому убеждению, никогда в душе не переставал быть нацистом, только переименовался в коммуниста, а уж про Риббентропа и Молотова говорить нечего: размашисто бумажку подписали такую антипольскую, что уж хуже и быть ничего не может.[48]

Ведь эти джентльмены договорились между собой всадить нож в спину Польше в соответствующий момент, который и настал 17 сентября 1939 года. Ты сам, сыночек, по российскому «независимому» каналу, на польском языке — чтобы избежать ошибок, явственно в октябре 2009 года это озвучил. И я это собственными ушами слышала — потому что они, к моему удивлению, Твои слова не вырезали, а потом Леону во всех подробностях пересказала, и он меня обнял и поцеловал. Но те объятия и поцелуи были исключительно патриотическими, да и я в тот момент только патриотизм ощущала. А эротические мысли у меня возникли потом, уже ночью, под воздействием стихов Лесьмана,[49]но было уже поздно, потому как Леон уже далеко от меня был.

Относительно этого Троцкого-то, который помогает мне пережить антипольский апокалипсис, я, сыночек, не обольщаюсь: что ни говори, а он был коммуняка. Уровнем повыше, но — коммуняка по сути своей. Зато от некоторых подробностей его интимной жизни я, чего скрывать, нахожусь под большим впечатлением. Особенно от того, что он в местности Койокан соблазнил очень мне симпатичную женщину, мексиканскую художницу с весьма свободными представлениями о супружеской верности, Фриду Кало.[50]Ну, или она его — историки до сих пор об этом спорят. Троцкого и его жену Фрида однажды принимала у себя в резиденции в 1937-м и при невыясненных обстоятельствах гостеприимно не только свою кровать в пользование гостю предоставила, но и тело — может, помрачение какое нашло.