Ultraмарин - Валерий Зеленогорский

Сергеев уступил давлению и поехал, убедил себя, что из этого бесперспективного лечения можно извлечь пользу – найти товарища.

Дело это оказалось несложным, на рецепции отеля он сделал запрос, и вечером ему передали адрес и телефон бывшего сторожа невинности сестры своей.

Он позвонил и услышал знакомый голос, усталый и немного напряженный.

Его уже не юный друг ехал домой с работы, трудился он в западной компании.

У него все было хорошо, он работал, как конь, по восемнадцать часов в день. Его ценили, платили приличные деньги, и он был доволен. Они договорились, что он приедет к нему в отель завтра в шесть утра перед работой – это было единственное время в его графике.

Они встретились на следующий день без поцелуев, объятий и соплей и сели в баре позавтракать и поговорить. Двадцать лет перерыва не изменили товарища, он только слегка поправился и поседел, ироничный взгляд бывшего пятиклассника остался. Сергеев боялся, что прошедшее время разрушит связь – такое бывало в его жизни, когда при бурной встрече с прошлым после обязательной программы: жена, дети и где болит – не о чем говорить.

Слава Богу, с товарищем было по-прежнему, все осталось, и такая радость захлестнула Сергеева, что ранним библейским утром, когда товарищ уехал горбатиться на заокеанских акул, он напился водки, хотя по совести в это время нужно молиться, а не пить некошерную водку, закусывая бутербродами с беконом. Утро удалось. Когда жена вышла к завтраку перед поездкой в Кану Галилейскую, то поняла, что один экскурсант сегодня пропустит урок истории. Она молча прошла мимо пьяной свиньи, бессмысленно улыбающейся в баре, и села в машину с индивидуальным гидом, бывшим научным сотрудником Института Востока, ныне пенсионером.

В этот момент Сергеев почувствовал себя Штирлицем в кафе «Элефант»: подойти к жене он не мог, ноги не шли, но смотрел он на нее выразительно. Она все поняла и уехала, а он пошел спать, пьяный и взволнованный встречей.

Надписав приглашение старому «юному» другу, Сергеев устал. Он пошел на кухню и выпил чаю – хотелось, чтобы друг был в этот день с ним рядом, его глаза поддержали бы в трудный момент подведения итогов. Сергеев понимал, что тот, может, и не сумеет по житейским причинам приехать, но ему все равно хотелось, чтобы он знал, как много значит в его жизни.

На другом полюсе, в другом измерении жил другой его альтер эго, старый Лев, товарищ на другом отрезке жизненного марафона. Он появился в его жизни в пятьдесят лет, в такое время людей теряют, а тут случилось приобретение.

Лев был и есть звезда российской журналистики, мудрый и печальный человек, блестящего ума и нешуточных страстей, игравших в его негигантском теле.

Они познакомились случайно за чужим столом, выпили вместе и поговорили ни о чем, потом встречи продолжались и дошли до точки, когда их ежедневные разговоры и нечастые встречи стали необходимыми. Они прожили до этого разные жизни, в разных семьях, с разными женщинами, но оказалось, что их связывают одна страна, русский язык, книги, прочитанные параллельно, и одинаковые ощущения.

Они много разговаривали о времени, своем детстве – обо всем.

Так бывает, что не видишь человека месяцами, не слышишь его голоса, но он незримо присутствует, звучит иногда колоколом, иногда шелестом травы под ногами, но он вечный собеседник, мнение которого – не аргумент в твоей позиции, а просто подтверждение, что ты не злобствующий маргинал, не тот, кому все не нравится. Просто если тебе не нравится то же, что всем, это не значит ничего, и один в поле воин, и не каждый брат Каин.

Лев научил его главному – жить скучно. Он говорил: «С годами ты будешь терять вкус и тягу к разным вещам – к водке, женщинам, а следовательно, к застолью и романам. Научись жить скучно, когда явно ничего не происходит, у тебя будет удаляться горизонт, прежние радости уже не станут греть. Привыкай. Находи очарование в простых вещах, читай Чехова, смотри на внуков, не завидуй и не думай о молодых, которые якобы обходят по прямой. Не участвуй в скачках, поставь свою лошадь в стойло, она тоже устала. Все удачи, которые тебе были зарезервированы наверху, достанутся тебе, чужому они не нужны, и ты на чужое рот не разевай. Свое не расплескай неверными шагами.

Не поможет тебе страховочный миллион, не удвоит он любовь тех, кому ты и так дорог. Да, кому-то, может, будет легче без тебя с миллионом, а кто-то дал бы два, чтобы все осталось, как было в далеком Запорожье, где живы были мама и папа, два друга, которых нет, и ребенок, погибший на утреннем шоссе по вине подонка. На яхте в сто метров от себя не уедешь, даже если она плывет с крейсерской скоростью».

Вот таким ценным приобретением Сергеев гордился: там наверху послали ему льва, а могли послать злобного хорька, отравившего бы существование. Сколько это весит на прагматических весах – миллион, пять, десять?

Сергеев много раз в жизни видел очень успешных людей с огромными капиталами в окружении толпы почитателей и просто холуев. Они думали, что это друзья, и не могли найти вокруг себя людей, которым можно сказать, что давит грудь ранним утром, у которых на плече можно всплакнуть пьяными слезами о том, что мучит. Сказать можно, но потом заплатишь за эту слабость, попользуются и бросят тебя, уже небогатого и опального, говорящего злые и обидные слова. Забудут и переползут на другую плодоносящую грушу – никому чужие неприятности не нужны.

Он видел и слышал, как поверженные бывшие властители дум взывали к небу, посылали туда проклятия и спрашивали: за что? А не за что, для гармонии во Вселенной…

Навигация по жизни – тонкое дело, сам человек не может до конца быть штурманом своей жизни. Если с неба посылают время от времени таких людей, за это надо благодарить – вот такое ощущение испытал Сергеев, надписывая конверт Льву – последнему штурману в океанической пучине его прошедших лет.

Не раз бывали у Сергеева минуты, которые вспоминать неохота. Это дни отчаяния, слабости, когда лежишь лицом к стенке и тебе кажется, что жизнь твоя ничтожна и ты тоже ничтожен. Свет не мил мог оказаться по вине какой-нибудь Милы и Светы, которая вильнула хвостом с каким-нибудь Мартыновым.

Мартынов был злым гением в жизни Сергеева. В пятом классе он отчаянно боролся с ним за обладание Куликовой, девочки не умной, но очень хорошенькой и доступной, по мнению классной общественности. Сергеев мечтал поцеловать ее, но Мартынов тоже крутил своим мерзким жалом. Отбить Куликову Сергееву не удалось, пришлось его брать в долю.

На колесе обозрения, куда Мартынов заманил Куликову, чтобы овладеть ею частично, используя ее беспомощность на высоте, они бросили жребий. Мартынову, как всегда, достался орел, а решка – Сергееву, он должен был начать первым. Высота вскружила голову, и он оросил окрестности своим вчерашним внутренним миром и завтраком, съеденным впопыхах.

После этого стало не до поцелуев, Мартынов победил, а Сергеев в отчаянии лег в первый раз на диван лицом к стене, надеясь умереть навсегда.

Умирать по всяким пустым поводам Сергеев любил часто, но при наличии простого недомогания съедал гору таблеток и отдавал поручения по организации ритуала.