Воздушный стрелок - Клаус Фритцше

Каждое утро подметали с этой крыши спустившихся особ, и нападение этих насекомых держалось в сносных пределах. Расписание дня этой школы оказалось весьма требовательным. С понедельника до субботы ежедневно по десять часов лекции, семинары, дискуссии, кружки критики и самокритики, специальные кружки для изучения трудов классиков материалистической философии и т. п.

По воскресеньям — художественная самодеятельность и экскурсии в окружавший лес, на обратном пути с которых плечи наши были нагружены дровами.

Курсанты разделены на классы по 20–25 человек. К каждому классу прикреплен доцент, руководящий мероприятиями, которые проводятся по классам. К некоторым доцентам прикреплены ассистенты из эмигрантов. Преподавательский состав набирается из недавно распущенной академии Коминтерна. Это исключительно немецкие эмигранты, большинство которых воевали против Франко в Испании. Они принадлежат к группе тех счастливцев, которым после победы Франко удалось избежать интернирования во Францию.

Очень меня волнует фамилия доцента моего класса — Бернгард Кенен. Не тот ли предводитель коммунистических отрядов, прямым противником которого в родном краю был мой отец, состоявший членом германско-национальной партии, которая в парламенте размещалась вправо от нацистов. В начале первого занятия Кенен, знакомясь со слушателями спрашивает меня: «Неужели в мой класс попал сын моего самого неистового политического противника, делегата земского парламента Пруссии Эрнста Фритцше?»

Пришлось мне подтвердить правильность подозрения. Чувствовалось, что расположение Кенена к сыну наихудшего врага не обещает хорошего. Конкретных доказательств нет, но думаю, что именно его я должен благодарить за мое возвращение из коммунистических заблуждений в мир трезвого рассудка.

Еще один доцент, фамилию я забыл, рассказывает мне, что он в Прусском земском парламенте с моим отцом (тот был на противоположной стороне фронта) вел бои, бросаясь чернильницами. Он рассказывал об этом с улыбкой на лице. Он просто человек, Кенен же — партийный работник.

Итак, мы углубляемся в идеологический мир марксизма-ленинизма-сталинизма. Задаю вопрос, почему об энгельсизме никто не упоминает, в то время как основы диалектического материализма созданы преимущественно им. Может быть, только звук имени Энгельса с «измом» на конце не подходит? Это был первый мой еретический вопрос, заданный, слава Богу не Кенену, а его ассистенту. Вместо ответа предупреждение не дурачиться на семинарах. Вообще не скрываю, что философией Энгельса занимался с большим энтузиазмом. Знания диалектики и диалектического материализма дали мне полезные знания на всю жизнь.

Со все растущим отвращением я изучал как краткий курс ВКП(б), так и историю германского рабочего движения. Описываемые события как в СССР, так и в Германии изобилуют моральным и физическим убийством тех, кто отваживается думать по-своему и, что еще хуже, распространять свои мысли среди народа.

«Изучай тех, кто во власти, и тех, кто к власти рвется. Хорошенько изучи, кто преобладает над кем, и старайся пропагандировать учение преобладающего. Оставь любые личные убеждения, говори только в унисон с властителем, не стесняйся убить лучшего друга, если Партия от тебя это потребует».

Вот здесь и началась цепь моих ошибок. Открытыми глазами смотреть на грязь и при этом помышлять об очищении — это считалось настоящим еретичеством в сталинской системе угнетения народных масс. Я лично считал справедливым осуществление на практике учений предпочтительно Энгельса.

Второй еретический вопрос я задал самому доценту Кенену. Разъяснил он основную разницу между идеализмом и материализмом — примат духа или материи. Рассказал пестрой речью, что дух нельзя рукой потрогать и увидеть глазами. Определил, что дух — продукт материи, и это факт, в то время как существование духа без материи никем не доказано — в него надо верить вслепую, как в Бога. Поэтому идеалисты — верующие.

Реакция Кенена на мой вопрос, кто тогда создал материю, просто потрясла. Он готов был лопнуть от гнева, решив, что вопрос был задан с целью сорвать урок. Это мое преступление обсуждали вечером, на занятии по критике и самокритике. Сначала Кенен натравил на меня одноклассников, словно свору собак, потом сам стрелял словами, как из ружья или из пушки и, наконец, разбитого в клочки бедолагу заставил критиковать себя и сожалеть о содеянном, что я и проделал, чтобы остаться в живых.

После 2 часов экзекуции был подведен итог этого мероприятия по смыслу: «Убедились вы, куда ведет придирчивость в политической жизни?» Этот случай навсегда оставил осадок на дне моей политической совести.

После таких уроков я окончательно пришел к мнению, что Гитлер — преступник, а фашистская идеология нацистов не имеет человеческого лица, поэтому не заслуживает права на жизнь. Такое убеждение сохранилось до сегодняшнего дня, и отстаивать его я готов в любую минуту. В этом ничего не изменилось после опубликования документов из советских архивов, где доказано намерение Сталина напасть на Германию так же вероломно, как сделал это Гитлер, напав на СССР. Плут от плута не отличается!

В августе 1944 г. по школьной зоне разнеслась тревожная весть, что поедем помогать в уборке урожая, а куда — неизвестно. Собрали личные вещи и отправились в путь 500 человек. Самое непонятное — кожаную обувь отобрали, заменив деревянными колодками. В такой обуви еле шли по песчаным лесным дорогам 45 км до станции Вязники. Тех кто идти уже не мог, грузили на крестьянские телеги после указания врача. Большинство ребят считали, что идем в колхоз или совхоз и изо всех сил держались на ногах. С приближением к городу слышим: «Вагонов еще нет, придется ночевать под открытым небом на берегу Клязьмы». Разместились кто как умел под ивами. Я построил себе шалаш и после ужина залез туда, быстро заснул. Проснулся в полной темноте от дождя, промок с головы до ног, сон мой, без сомнения был глубоким. Многие уже толпятся у огромного костра, его разожгли румыны и поддерживают огонь, чтобы можно было погреться. С румынами мы не очень ладим, но в эту ночь их благодарили за умение в дождь разжечь костер. Немцы этого делать не умеют.

В обмен на скверную ночь природа подарила нам чудный восход солнца, на который совсем немногие из этих озябших людей обратили внимание. Не оценили подарка, но я лично был в восторге. Любовался пейзажем самого умелого художника — природы. Первый раз такое было со мной после восхода солнца на Каспийском море 20 июня 1943 года. Судьба подарила мне удивительную способность забывать и болезни, и страдания при виде красоты природы. А реальная жизнь всех расстроила: вагонов не будет, придется вернуться в лагерь. Опять тяжелая дорога в 45 км в деревянных колодках, разбита надежда на работу в полях, на веселое соревнование с местными девчатами.

О цели этого похода мы узнали через неделю, когда в лагерь пришла колонна «новых» военнопленных из Молдавии. Они были в пути целый месяц, кормились чем попало, а после кормления селедкой не было воды для питья. Из 1500 их осталось около 500. Так вот, маневры с нами провели, чтобы выяснить, смогут ли эти инвалиды пройти еще 45 км. И если курсанты на деревянных колодках смогут преодолеть эту дистанцию два раза за двое суток, то ослабленным, но в кожаной обуви, возможно будет ее пройти хоть один раз. Расчет был правильным, но из вновь прибывших в госпитале лагеря погиб не один из этих страдальцев.