Беда - Джесси Келлерман

Среда, 6 октября 2004

«Синяя команда», четвертая неделя

Он вышел из операционной примерно в час, до следующего жирдяя оставалось минут десять, заскочил пока быстренько в туалет. На обратном пути натолкнулся на Нелгрейва, съежившегося в кресле.

— Патрик?

Нелгрейв бессильно мотал головой. Зализанный чубчик — Джона готов был поклясться — каждый выходной становился все более зализанным.

— А?

— Ты в порядке?

— Вырубился во время операции.

— Хреново. Головой ударился?

— Упал лицом вниз. Прямо на пациента.

— Ох ты.

— Грудь уже вскрыли, — надтреснутым голосом изливался Нелгрейв. — Я упал прямо на легкое, нарушил стерильность операционного поля. А потом меня стошнило.

— На пациента?

— Нет. Они успели выбросить меня из операционной. Тут-то я ударился головой.

— Худо тебе пришлось, — посочувствовал Джона.

— Я нацеливался на пластику. Можешь себе представить, сколько там человек на место?

— Из-за одного скверного дня тебя не сольют.

Нелгрейв завертелся на стуле. Халат уделан.

Шея грязная, точно вообще не моет.

— У них не угадаешь.

— Слушай, — сказал ему Джона, — ты же знаешь куда больше, чем я.

Это сработало.

— Точно. — Нелгрейв встал, улыбнулся, похлопал Джону по плечу. — А ты всегда знаешь, что сказать человеку, Стэм.

И побрел себе.

Из «Синей команды» студентов как миленьких отправляли на «скорую». Джона заступил в восемь на самую, похоже, тяжелую ночь в году. Трое пострадавших пешеходов (такси сбило парочку на перекрестке, турист решил перебежать Таймс-сквер); мужчина изувечен в пьяной драке, сломаны обе ключицы и челюсть; у бывшего пациента после операции началась гангрена — забыли обрабатывать рану. Руку ампутировали у локтя, распилили сустав.

Около часа ночи напор больных ослаб, Джона прилег соснуть. Проспал полчаса, и мобильник заверещал.

— Спускайся.

Пока он сонно завязывал шнурки, снова звонок:

— Не утруждайся. Помер.

Он рухнул на койку.

Тут же проснулся от вопля прямо в ухо:

— СТУДЕНТ! СТУДЕНТ!

Джона перевернулся на спину:

— А?

— Я вызывал тебя час назад.

— Я… вы же сказали, он умер.

— Умер? — Ординатор потряс его койку. — Спятил, что ли? Приснилось, наверное. Эй — это о тебе писали в газете?

Джона кивнул.

— Применим твои таланты. Есть работенка. Только не вырубайся, уговор? Вот и хорошо. Ксерокс сломался, ступай почини.

Джона понятия не имел, как чинить ксерокс. В больнице работали ремонтники, чинили, если надо, аппаратуру.

— О’кей, — сказал он.

Затор бумаги отсюда до Милуоки. Джона уселся, скрестив ноги, и принялся извлекать хирургическими щипцами измазанные черным картриджем конфетти. От нудной работы задремывал, подавался вперед, однажды задел рукой горячие внутренности аппарата, вздулись волдыри. Час спустя образец — отпечаток обожженного среднего пальца — выполз в лоток ровный и чистенький. Джона доложил ординатору, и тот дружески похлопал его по плечу:

— Молодец, Суперхрен!

К половине четвертого утра заканчивались сутки в больнице, почти все время — на ногах, выполняя чьи-то команды. Джона сравнивал себя с облысевшей после тысяч километров резиной. Пошел умываться перед обходом, и тут в затылок ему угодил тугой комок бумаги.

— Привет, Джона Стэм.

Он кинулся к Ив:

— Что ты здесь делаешь?

Она захихикала:

— Какой ты милый в халате.

— Тебе сюда нельзя. Тебя арестуют. Куда ты собралась?

Она повела его в подвал. Кое-кто из встречного персонала кивал Ив — словно она имела полное право тут находиться; она шла, как право имеющая, точно под ногами у нее — как у кинозвезды или метрдотеля — воздушная подушка. Джона брел следом, уговаривая ее оставить эту идею.

— Оййййй! — сказала она. — Перестань и отстань. Не любила бы я тебя так сильно, Джона Стэм, так, пожалуй, сказала бы, что ты нытик.

— Нельзя туда. Там заперто.

— Чушь. Я провела разведку.

— Это незако…

— Ш-Ш-Ш, — театральным шепотом прошептала она. — Вдруг… кто-нибудь… нас… услышит.

И вошла в подвальное помещение.

— Ив! — сказал он, обращаясь к стене. — Ив.

Если торчать тут, дожидаясь, пока она выйдет, победа останется за ней. Да и охота ему попасться на глаза начальству в подвале: слоняется, мол, без дела. Одно разоблачение повлечет за собой другое, наихудшее. Нужно войти и вытащить ее оттуда, побыстрее. Джона повернул ручку и вошел в лабораторию магнитного резонанса номер четыре.

Ив пристально изучала аппарат.

— Я всегда фантазировала, каково это — видеть вещи насквозь. Знаешь, на что эта машина похожа? На первые компьютеры — левиафаны, от края квартала до края. — Она провела рукой по ровному, смуглому кожуху. — Когда-нибудь и эти начнут выпускать маленькими, хоть в сумке с собой носи. У каждого будет свой, как мобильник или кредитка. Будем гулять по городу в очках МР и рассматривать прохожих без кожи.

— Мы не имеем права здесь находиться.

— Наша жизнь нуждается в капельке романтики, — заявила она и, пританцовывая, перешла к дальнему концу аппарата. — Чего-то мне стало не хватать.

Он поглядывал то на часы, то на дверь.

— Включи, пусть работает, пока мы делаем свое дело. Увидишь наши внутренности в тот самый момент. — Она сунула голову в тоннель. — Увидишь собственные гланды, когда они сожмутся.

Он забормотал слова отказа — боже, а что, если они попадутся, боже, о черт, — но стоило ей залезть в аппарат, и Джона тут же последовал за ней.

Чудом они уместились. Механическая кровать была раздвинута — дополнительных пятнадцать сантиметров, но Джоне это не слишком помогло. Не пошелохнуться. Извиваясь, зацепился за кабель, волосы ободрал сзади на шее. Попытался выгнуться — спина завопила: «Неееет». Дельфин промеж двух волн.

Вот Ив — акробатка, да и только. Ухитрилась залезть на Джону, заткнула ему нос своим шерстяным свитером, Джона расчихался, уткнувшись в ямку ее шеи. Ты — настоящий мастер, Джона Стэм. Я поняла это сразу же, как только тебя увидела. Ты — чудо. Длинными колючими рукавами она царапала ему бока, колыхалась, испуская (фальшивые, как Джоне было известно) стоны. Ложь допекла его, и он решительно сказал: «Прекрати!» Попытался спихнуть ее с себя. Ив уперлась спиной в крышу тоннеля, всем телом давя на него.