Нечаянная радость - Робин Карр

— Покупать салат и помидоры сумеешь? — спросила Марта.

— Наверняка сумею, — улыбнулась Бет. — Мне как раз хорошо удается покупать именно овощи и фрукты. И еще хлеб, — добавила она. — Это, конечно, не решит проблем, но все-таки…

Джулия закрыла лицо руками и разрыдалась.

— Ну вот, сейчас-то почему ты плачешь? — взволновалась Касси.

— Друзья обычно делают такое, когда кто-то умирает, — всхлипнула Джулия.

— Или когда кому-то немного не везет, — возразила Марта, сжимая ей руку. — Ты разве сама так не поступила бы? О чем ты плачешь?

— Сама не знаю, — прорыдала Джулия. — То ли мне стыдно, то ли вы так меня растрогали, то ли просто от слабости. Я ничего не знаю, я даже сама себя уже не понимаю…

— Ты не одна такая, — сказала Марта. — Я в последнее время чувствую то же самое. На днях мы сцепились с Джо, все из-за того же. Я разъярилась, что он не убирает за собой и не принимает душ. Я ездила по округе, потом зашла к Мартинелли купить домой еды, и кого, вы думаете, там встретила? Райана Чамберса!

— Вот как! И что ты сделала? — спросила Касси.

— Да ничего, просто поговорила с ним немного, ожидая, пока принесут мою пиццу… Джу, киска, хотела бы я, чтобы пара кастрюлек в неделю могла решить мои проблемы! Потому что мы с Джо едва ли сами их разрулим…

Разговор перешел на Марту и Джо, как часто бывало. Стоило одной пооткровенничать, и другие тоже начинали отводить душу. Обменяться секретами было для них привычным делом. Марта высказалась напрямик, что больше не желает спать с Джо, даже в одной комнате. Он начал отталкивать ее физически. Она содрогалась, представляя, как он усами трется о ее грудь. Она собиралась искромсать его трусы, потопить яхту, взорвать его проклятую плазменную панель. Ей хотелось романтических отношений, пусть даже случайных. Самым высшим счастьем для нее был бы побритый и чистый муж в постели.

Касси рассказала, как чуть не стала жертвой насильника, и Марта с Бет вместе ахнули. Она призналась, что подружилась со своим спасителем. Но их встречи не имеют ничего общего с любовными свиданиями, тут она тверда как скала. Уолт просто приятель, с которым хорошо коротать время.

Единственной из подруг, которой нечем оказалось поделиться с другими, была Бет.

Бет понимала, что скрывать свою болезнь не только будет неправильно, но и невозможно. Во-первых, ей придется сказать начальству в больнице, что она начинает лечение, которое не только отразится на ее графике дежурств, но и скажется на ее физической активности и возможности по-прежнему выкладываться на работе. Конечно, она могла рассчитывать на поддержку коллег, тем более клиника была женская. Сотрудники каждый день имеют дело с такими же проблемами у пациенток, и, к сожалению, кое-кто из персонала тоже столкнулся с подобными заболеваниями. Старшая медсестра перенесла рак груди, главный врач подверглась несколько лет назад гистерэктомии в связи со злокачественной опухолью в матке.

Остальных же Бет надеялась держать в неведении, по крайней мере, до тех пор, пока не начнет терять волосы.

Бет всегда была скрытной, но не из-за нелюдимости, а оттого, что глубоко и сильно переживала все, что с ней происходит, и ей требовалось время, чтобы обдумать происходящее, прежде чем выставить чувства напоказ. Частично это было врожденное качество, частично вошло в привычку во время стажировки, когда ей казалось, что молодой неопытный врач является предметом всеобщей критики. И борьба с болезнью лишь усилила ее скрытность.

Она училась тогда на третьем курсе медицинского института, и у нее выстраивались вполне обнадеживающие отношения с Марком, хирургом ординатуры. Он был настроен серьезно, даже выбрал практику в том же городе, где училась Бет. Когда ей поставили неутешительный диагноз, они уже несколько месяцев жили вместе и вовсю строили планы пожениться, как только она окончит институт и получит диплом. Марк был первым мужчиной в ее жизни.

Известие о болезни потрясло Бет, она впала в глубокую депрессию. В конце концов, она была еще такая молодая и, конечно, встретила страшное известие слезами. Родители немедленно приехали к ней, хотя утешать они плохо умели. Бет прежде никогда не видела мать такой раздражительной, а отца — беспомощным. Они всегда чурались быта, и теперь в доме дочери скорее мешали, чем помогали с хозяйством. Марк в два дня сошел от них с ума.

Подруги действовали на нее лучше, особенно Касси, прирожденная сестра милосердия. Все девочки были хозяйственными, заботливыми, они хорошо знали, как создать уют, навести порядок и приготовить вкусненькое. Они благоразумно приходили по очереди, а не всем скопом, но в их глазах Бет постоянно читала боль, жалость и страх. Они были тихими, предупредительными, тщательно подбирали слова, удерживались от смеха, прежде постоянно звучащего в их компании.

Бет перенесла операцию и неплохо справлялась с химиотерапией, ей не пришлось даже брать академический отпуск, хотя она много пропустила. Чтобы родители не приезжали к ней «помогать», она сама ненадолго заезжала домой, давая им возможность убедиться, что пусть она немного побледнела и осунулась, но держится молодцом. И все это время она чувствовала, как Марк отдаляется от нее.

Это происходило так постепенно, что она до самого конца не была ни в чем уверена. Лечение длилось полгода, и было сложно проследить, что происходит с их отношениями — врачи на первом году стажировки пропадают на работе целыми днями. Его частое отсутствие дома сначала не казалось чем-то странным.

Прошел год, прежде чем к ней снова вернулись силы и энергия. Томография показала неплохие результаты, похоже, наступила ремиссия, если не полное исцеление. Румянец вернулся на щеки Бет, закудрявилась шапочка волос. И однажды Марк сказал:

— Извини, я понимаю, что поступаю ужасно, но нам надо расстаться. Я даже не знаю, дело в твоей болезни или это все равно неизбежно случилось бы. Богом клянусь, что ни в чем не уверен.

— В чем я виновата? Что сделала не так? — спросила Бет.

— Ты ни в чем не виновата, — ответил он. — Бет, я восхищаюсь тем, как ты прошла через все это. Но возможно, на этой стадии мы все равно расстались бы. Возможно, нам просто не судьба быть вместе. Прости.

Ей не верилось, что хирург, любящий свое дело, а не просто зарабатывающий операциями, не вынес зрелища ее обезображенной груди. Но постепенно после его ухода она поняла, что дело было именно в ее болезни. Ему в двадцать восемь лет хотелось иметь семью, как и ей. И он не хотел остаться вдовцом в тридцать и не хотел иметь жену, не пригодную к материнству. Бет не умела угадывать будущее, но думала, что, будь они женаты, он все же остался бы с ней, как у разбитого корыта.

Его уход тогда подействовал на нее ужаснее, чем болезнь и лечение. Но она считала, что преодолела и то и другое.

— Не думайте об этом как о продолжении болезни, — сказал доктор Паттерсон. — На самом деле это не такая редкость, как вы, наверное, считаете. Редкость — это рак груди в двадцать пять лет. Потому мы и проводим такое тщательное обследование, наблюдаем вас так внимательно на случай, если это предрасположенность. Сейчас лечение будет несколько более сильнодействующее, активное, чем в прошлый раз, и ваши шансы на выздоровление очень высоки, как у всех, начавших правильное лечение на ранних стадиях болезни. Бет, вы ни в коем случае не должны думать, что это приговор.