Полеты в одиночку - Роальд Даль

«Сто десятый», как мы его называли, представлял собой скоростной двухмоторный истребитель с экипажем из двух человек и с более широким радиусом действия, чем одномоторный «сто девятый».

Мы вскочили на ноги, чтобы увидеть, как он разворачивается над водами залива и возвращается, держа курс прямо на нас и по-прежнему летя на очень малой высоте. Он демонстрировал полнейшее презрение к нашей противовоздушной обороне, потому что знал, что у нас ее просто нет, и, когда он пронесся над нами во второй раз, мы разглядели летчика и заднего стрелка, которые, откинув крышу кабины, в упор смотрели на нас.

Пилот истребителя никак не рассчитывает встретиться лицом к лицу с вражеским летчиком. Для него враг — это самолет. Но сейчас я видел обычных людей. От близости этих двух немцев у меня по спине побежали мурашки. Я видел, как их бледные лица в обрамлении черных шлемов поворачиваются ко мне, очки подняты высоко на лоб, и на какую-то тысячную долю секунды мне показалось, что наши с пилотом взгляды встретились.

Пилот совершил три мастерских виража над нашим лагерем и улетел на север.

— Все! — сказал Дэвид Кук. — Засекли!

Люди по всему лагерю сбивались в кучки и обсуждали последствия появления 110-го. Недолго немцы нас искали.

Мы с Дэвидом точно знали, что произойдет дальше.

— Можно прикинуть, — сказал я. — Чтобы вернуться на базу и доложить о нашем местонахождении, ему потребуется примерно полчаса. Еще полчаса уйдет на подготовку к вылету всей эскадрильи. И еще через полчаса они будут здесь и вышибут нам мозги. Значит, эскадрилья сто десятых начнет бомбить нас через полтора часа, то есть в шесть вечера.

— Мы могли бы сами атаковать их, — сказал Дэвид. — Если мы всемером заранее поднимемся в воздух, то сможем напасть на них сверху.

К нам подошел начальник строевого отдела.

— Приказ командира, — сказал он. — Сегодня вечером вы все барражируете над кораблями военно-морского флота, и как можно дольше. Взлет ровно в шесть вечера!

— В шесть часов! — воскликнул Дэвид. — Но ведь они явятся именно в это время!

— Кто явится? — не понял строевик.

— Эскадрилья сто десятых, — сказал Дэвид. — Мы все вычислили. Они прилетят бомбить нас на земле в шесть вечера.

— Похоже, вы располагаете лучшей информацией, чем ваш командир, — сказал строевик.

Мы попытались объяснить ему, что, по нашему мнению, должно произойти, но все было напрасно.

— Выполняйте приказ, — сказал строевик. — Наша задача — прикрывать корабли, эвакуирующие армию.

— Какие корабли? — сказал Дэвид. — Какую армию?

Я был всего лишь лейтенантом, но пропади все пропадом, если я это так оставлю.

— Послушайте, — сказал я, — не могли бы вы получить для нас разрешение взлететь не в шесть, а, скажем, в половине шестого или хотя бы без четверти? Нам бы это очень помогло.

— Попробую, — сказал строевик и ушел. Неплохой он был малый, все-таки.

Вернулся он через пять минут и помотал головой.

— По-прежнему ровно шесть, — сказал он.

— Где все эти корабли, которые мы должны прикрывать? — спросил я.

— Между нами, — сказал строевик, — похоже, они и сами не знают. Придется вам полетать над морем и поискать их.

Когда он ушел, я сказал:

— Вот что я сделаю. В пять пятьдесят пять я буду сидеть в своей кабине на самом конце взлетной полосы с работающим двигателем и ждать сигнала. Потом пулей сорвусь с места.

— А я сразу за тобой, — сказал Дэвид. — Думаю, если нам повезет, мы уберемся еще до их появления.

Без пяти шесть я сидел наготове в своем «Харрикейне» с работающим двигателем в самом конце взлетной полосы. Дэвид сидел рядом, готовый тут же последовать за мной. Штабной офицер стоял на земле неподалеку, поглядывая на свои наручные часы. Пятеро других летчиков тоже уже выводили свои самолеты из-под оливковых деревьев.

Ровно в шесть штабной офицер поднял руку, и я открыл задвижку дросселя. Через десять секунд я уже был в воздухе и направлялся к морю. Оглянувшись, я заметил Дэвида, который летел неподалеку от меня. Он догнал меня и пристроился с правого борта, едва не задевая мне крыло. Через минуту я посмотрел назад, рассчитывая увидеть за нами остальные пять «Харрикейнов». Их не было. Дэвид тоже оглядывался. Потом он посмотрел в мою сторону и покачал головой. Разговаривать друг с другом мы не могли, потому что наши радиостанции не работали. Но надо было выполнять приказ, так что мы продолжали полет над морем. Обогнули дымящийся артиллерийский корабль на случай, если он вдруг взорвется прямо под нами, и полетели дальше на поиски военных кораблей.

Мы летали над морем больше часа, но за все это время не увидели ни одного корабля. Позже мы узнали, что главная эвакуация осуществлялась с берегов Каламата, на много километров к западу от Аргоса, и Ю-88 и «Стуки» беспрестанно их бомбили. Но нам никто ничего не сказал. Мы возвращались назад, и, подлетая к Аргосскому заливу, я вдруг кое-что заметил. Это был самолет, маленький двухмоторный самолет, который летел по направлению к Аргосу, прижимаясь к прибрежным горам.

Ага! — подумал я. Немецкий разведчик. Решил провести рекогносцировку местности. Немец, кто же еще? Кроме немецких, других самолетов в Греции не было, не считая наших «Харрикейнов», а это был никакой не «Харрикейн». Сейчас он у меня получит, сказал я себе, снял гашетку с предохранителя и включил обзорное поле прицела. Потом открыл дроссель и спикировал прямо на двухмоторный самолетик.

В следующее мгновение я увидел «Харрикейн» Дэвида, несущийся рядом в опасной близости от меня. Он отчаянно раскачивал крыльями, махал мне рукой из кабины и мотал головой из стороны в сторону. И все время показывал на самолет, который я собирался атаковать.

Я опять поглядел на этот самолетик. О Боже мой, на фюзеляже — эмблема Королевских ВВС! Еще пять секунд — и я бы по нему выстрелил. Но что делает маленький гражданский безоружный самолетик в зоне боевых действий? Теперь я видел, что это «Хэвиленд Рапид», двенадцатиместный пассажирский самолет. Мы оставили его и направились к нашему летному полю.

До него еще оставалось несколько километров, когда мы увидели дым. Кое-где черный, кое-где серый, он плотным покрывалом лежал на нашем летном поле и оливковой роще. Я с ужасом представил, что мы увидим после приземления, если, разумеется, еще сможем приземлиться в таком дыму.

Мы описывали круг за кругом над дымовой завесой в надежде, что она рассеется. Но ветра совсем не было. Хорошо еще, что удалось разглядеть большой камень, который, как я помнил, обозначал начало посадочной полосы, но все остальное было окутано дымом. Стрелка моего указателя уровня топлива в баках была на нуле, так что теперь или никогда. То же самое было у Дэвида. Он пошел на посадку первым, и я потерял его из вида из-за густого дыма. Выждав шестьдесят секунд, я пошел следом. Нешуточное дело — сажать «Харрикейн» на такую узенькую полоску травы в густом дыму, но, ориентируясь на большой камень, я все-таки сел более или менее куда нужно. Потом, когда самолет бежал по земле со скоростью сто тридцать километров, потом сто десять, потом девяносто пять, я закрыл глаза и молил Бога, чтобы не врезаться в Дэвида или в какую-нибудь преграду на пути.