В суете прошлых дней - Екатерина Риз

– Это замкнутый круг, – временами плакалась я Алене. Она была одним из совсем малого количества знакомых мне людей, которые были в курсе моей ситуации. – Я стараюсь, я плачу алименты, я предоставляю всякие дурацкие справки. О том, где я живу, на что я живу. Но их куда больше интересует, с кем я живу.

– Так пусть Метелкин на тебе женится, – подсказала мне Алёна ещё в те времена, когда мы с Олежкой были вместе. Вроде бы хороший совет. Стать замужней дамой, заиметь определенный статус и потребовать от бывших родственников и суда, уважения. Вот только…

– Не женится, – сказала я тогда. И печально улыбнулась. – Адвокат мне эту идею уже подсказал.

– Почему? Возьми его за жабры!..

– За жабры Метелкина держит мама. И она против.

– Он что же, всё мамочке рассказал?

– Конечно. Это ведь очень серьёзное решение. Как он с ней не посоветуется? И, как мне потом очень аккуратно объяснили, мои проблемы с бывшим мужем, не являются основанием для того, чтобы создавать семью. Жениться, видишь ли, надо по любви, а не из-за того, что я хочу чего-то добиться. С помощью его фамилии. – Я перестала криво ухмыляться, и печально вздохнула. – В принципе, он прав. Не могу я требовать от него такой жертвы.

Алёна презрительно фыркнула.

– Посмотрите на него, жертва нашлась! Жениться на красивой бабе, с которой живешь и спишь уже два года. На самом деле, жертва.

В общем, если вкратце, то, по сути, именно из-за этого момента, из-за недопонимания, мы с Метелкиным и разошлись. В конечном счете. Я смогла принять его позицию, его объяснения и оправдания, осуждать его не могла, но и жить дальше с человеком, который не захотел поддержать меня в самом главном переживании в моей жизни, не получалось. Через несколько месяцев мы разошлись. Как я уже говорила, Олежка в скорости женился и завёл своё любимое чадо, а я продолжила бороться за своё. Вот так жизнь и разводит людей. А ведь, казалось, была любовь. Или, хотя бы, взаимопонимание и сильная симпатия.

И я злилась, злилась из-за того, что люди вроде как и думать забыли о том, что это моя дочь. Что я имею какие-то права. Что я мать, в конце концов. Я приезжала в родной город, и на меня смотрели, как на чужую, как на врага, как на взбалмошную особу, которая не даёт жизни добропорядочной семье. Бывшая жена, которая до сих пор не может смириться с тем, что Вася Мезинцев, завидный жених, променял её на другую. От любого намёка на подобное, я начинала возмущаться, я впадала в раздражение, и пыталась объяснить, что мне абсолютно всё равно, с кем живет мой муж, счастлив он без меня или нет, флаг ему, как говорится, в руки, но он украл у меня дочь! И каждый раз после своей пламенной речи, я встречала изумлённо-непонимающие взгляды. Однажды мне даже высказали, мол, какая тебе дочь, ты её бросила, променяла на мужика. И это было самое обидное, что я слышала в своей жизни от чужого человека. Я понимала, что общественное мнение настраивалось именно так, но когда тебе говорят это в глаза, это практически невозможно перенести. Хочется кричать, топать ногами и впасть в истерику от бессилия.

Дашка же пожимала плечами.

– А что ты хотела? Люди запомнили, как вы с Васькой разводились, с теми подробностями, которые им известны. А с тех пор куча времени прошла. Что ты сейчас собираешься кому-то доказывать?

– То есть, он хороший, а я плохая?

Сестра глянула на меня с маетой.

– Юль, он здесь живет. Он из города никуда не уезжал и не планирует. Он, его родители, его Ольга – их все знают. Уважаемая в городе семья. Так же всегда было, с самого начала. Конечно, поверят им. А ты уехала.

– Меня вынудили уехать!

– Ты никому ничего не докажешь.

– Я не могу отступить, – повторяла я раз за разом.

– Ты, на самом деле, веришь, что тебе вернут дочь?

Я осторожно перевела дыхание. Каждый раз, когда мне предстояло ответить на этот серьёзный, важный вопрос, у меня перехватывало дыхание. И я старалась не горячиться, не ударяться в бессмысленные, чрезмерные фантазии. И если лет пять назад я именно так и думала, я на это надеялась, я этой целью жила, то теперь, понемногу, я старалась подходить к ответу на этот вопрос более реалистично.

– Я хочу, чтобы она знала, кто её мать. Чтобы она знала, что я её люблю, что я её не бросала. Я хочу с ней общаться, видеть, как она взрослеет. Каким человеком становится. Разве я хочу чего-то плохого? Я имею право… быть для своей дочки матерью.

Сестра меня выслушала, смотрела на меня, но я не понимала её взгляд. В нём был и оттенок сочувствия, но в то же время, она будто не готова была со мной согласиться. Также на меня и мать смотрела. И от этих взглядов я убегала обратно в большой город. Потому что чувствовала себя так, будто меня предали. Никто из них ни разу меня в открытую не поддержал. Будто пытались найти себе оправдание, мол, я уеду, а они останутся в этом городке, где нужно общаться с людьми, работать на Мезинцевых, встречаться с ними в школах и на улице. И лучше не выделяться из толпы, придерживаться общего мнения. Уверена, что Дашка, с тех самых пор, как её муж стал работать на лесопилке, при каждой случайно встрече с бывшими родственниками, выдаёт раболепную, сожалеющую улыбку. Ведь она не виновата, что у неё такая сестра, с нескладной судьбой.

Маленький городок, в котором я родилась и выросла, жители которого с самого детства не были со мной добры и участливы, стал для меня будто другим миром. Изнанкой моего существования, куда я возвращалась и возвращалась, будто в наказание за свою наивность и доверчивость. Можно было одним движением руки разорвать все связи, закрыть в своём сознании болезненные воспоминания, но надежда на лучшее меня продолжала держать, причем, держалась я в подвешенном состоянии, словно, стоя на цыпочках и на одной ноге. Старательно балансировала, упираясь лбом в непробиваемую стену. И мечтала только об одном: что однажды встречусь со своей дочерью лицом к лицу, посмотрю ей в глаза, и буду знать, что у меня есть на это все права. Что меня больше никто из её жизни не выгонит.

Ради этого я живу.

На следующий день, проснувшись, я долго лежала, уставившись на старенький, побеленный потолок. Макс спал на соседнем диване, я даже не слышала, когда он вернулся. Наверное, под утро. А я лежала и думала о том, что собираюсь делать. Затем на часы взглянула. То, о чем я думала, вызывало тоску в душе. Знала, что делать то, что собираюсь, не следует, это лишь доставляло лишние страдания, но также прекрасно осознавала, что не пойти не могу. Сейчас встану, соберусь и поеду… караулить.

Вот уже год бывший муж по воскресеньям, в одно и то же время, возил Лизу в детский центр, в развивающую группу по хореографии. Я случайно об этом узнала, и с тех пор, когда приезжала в город, караулила их у детского центра. Не кидалась на встречу, не пыталась поговорить, уже давно мне объяснили, что совершать подобные необдуманные поступки, лишь ухудшать своё положение. Поэтому я приезжала, и стояла где-нибудь в сторонке, в надежде хотя бы мельком увидеть дочку. Посмотреть, как она подросла, насколько изменилась. Не каждый раз, но мне это удавалось. И каждый взгляд на своего ребенка был подобен выстрелу в моё сердце. Я едва не захлёбывалась от боли, наблюдая со стороны, не имея возможности подойти. Особенно, если видела Лизу с Ольгой, а не с Васей. То, как Лиза держит за руку другую женщину, как улыбается ей, что-то рассказывает – это будто маленькая смерть. А всё, что оставили мне – это подглядывать из-за угла. Разве это справедливо?