Отряд тайных дел. Книга 3. Московский упырь - Андрей Посняков

И привлек.

Двое казаков, повернув коней, помчались прямо к нему. И было не убежать – куда там, пешему против конных. Иван живо подхватил пищаль… И тут же бросил, уяснив, что зарядить ее все равно уже не успеет. Что ж… Юноша выхватил саблю…

А казаки мчались на него галопом, не обращая внимания на кусты, ловко огибая редкие деревья. Развевались на ветру широкие штаны-шаровары, зло храпели кони. Вот сейчас наскочат, рубанут… Иван подставил под удар саблю…

И что-то гибкое вдруг ожгло руку, обвилось вокруг перекрестья, утаскивая саблю из рук. Плети! Казаки действовали плетьми, не саблями, не палашами… Что же, они никого не рубили? Просто гнали? Или это только Ивану так повезло?

– Беги! – завертев над головой плеткой, громко заорал казак. – Беги, московитская рожа, да не вздумай потом воевать против нас! Беги! Сейчас мы тебя подгоним, чтоб быстрее бежалось.

– Я бы побежал, – нагло улыбнулся юноша. – Только вот как раз сейчас не могу, у меня несколько иные планы.

С этими словами он резко отпрыгнул в сторону и, ухватив за ствол брошенную на землю пищаль, ударил ближайшего казака прикладом. Всадник захрипел, ухватившись за бок – удар оказался действенен, Иван вложил в него всю свою силу. И, не останавливаясь, швырнул пищаль во второго казака, выхватив у первого из-за пояса длинный пистоль. Вздернул курок… Выстрела не последовало. Ну да, конечно же, не заряжен.

– Ах ты, годуновская сволочь! – Придя в себя, казаки выхватили сабли.

Иван их не дожидался: живенько подхватил пищаль с берендейкой да юркнул в кусты, надеясь спрятаться в рощице и как-нибудь ухитриться зарядить ружье. Казаки не отставали! Были все ближе, ближе… Кони грудью раздвигали кусты…

– Братцы! Князь Телятевский опомнился – наступает! – внезапно заорал кто-то.

Казаки тут же повернули коней:

– Наступает? Где?

– К мосту! Как бы не пришлось нам туго.

– Вот, гад! Едем, Микола… Вы откель, парни?

– Рязанцы.

– Хорошо, что предупредили. Сами-то – с нами? А то сидайте сзади.

– Нет уж, мы лучше пешочком.

Пока вражины переговаривались, Иван перезарядил пищаль, высунулся из-за малинового куста, высматривая цель. Ага, вот они! Двое – в кургузых кафтанах, в круглых касках-мисюрках. Один здоровенный, другой маленький…

– Во, ты только глянь, Митька, – здоровяк погрозил Ивану пальцем. – Этак он ведь нас и пристрелит.

– Пусть только попробует, – засмеялся маленький… Митька? – Останется тогда без друзей, вражина. С кем будет тогда вино-брагу пить?

– Ой, братцы! – Захохотав, Иван бережно положил пищаль в траву. – Вовремя вы объявились.

– Так ведь давно тебя заметили – с первого выстрела, – подкрутил усы Прохор. – Митька сказал – ты должен был что-то такое придумать, ну, чтоб мы тебя заметили, отыскали.

– Да, так я и сказал, – Митрий довольно кивнул. – Иван, дескать, умный – придумает что-нибудь.

– Ну, вот и придумал…

Юноша, не стесняясь слез, обнял друзей.

– Ну, куда теперь? – глухо спросил Прохор.

– А все равно, – Митрий прищурился от яркого солнца и махнул рукой. – Мы ж теперь вместе.

– Думаю, на Москву подадимся, – решительно заметил Иван. – Там нас есть кому ждать.

– Да уж, – Прохор вздохнул и неожиданно улыбнулся, вспомнив ясноглазую кузнецкую дочку – Марьюшку.

Все хотели видеть на троне законного царя Дмитрия Ивановича.

А. Бушков, А. Буровский. Россия, которой не было. Русская Атлантида

Июнь 1605 г. Москва

Москва встречала самозванца колокольным звоном. Царский кортеж был блестяще красив, сам Дмитрий – молод и весел, а встречавший его народ – доволен и полон надежд. В собравшейся приветствовать нового государя толпе мало кто вспоминал уже о злосчастной судьбе прежнего царя – Федора и его матери Марьи Скуратовой-Годуновой. Говорили, что они покончили жизнь самоубийством, впрочем, по всей Москве ходили слухи, что царя и его мать все ж таки убили, удушили во время недавнего мятежа, точнее, сразу после него.

Подле царя находились самые знатные бояре – Бельские, Шуйские, Мстиславские, впереди – польский отряд в сверкающих на солнце кирасах, позади – латные гусары с перьями на длинных стальных дугах. Нарядно одетая толпа в синих, нежно-голубых, ярко-желтых и маково-алых кафтанах, опашнях и ферязях выглядела ничуть не менее красиво, люди улыбались, радовались, искренне надеясь на лучшее. Не то чтоб они так уж ненавидели Годуновых, просто слишком неудачливой оказалась сия династия, слишком много бедствий выпало на народные плечи в правление царя Бориса – неурожаи, глад, мор, разорение. А кто во всем этом виноват? Царь! И все потому, что царь-то был ненастоящий – выбранный! Ну, разве ж это царь? Годуновы – и семья-то худородная, и познатней их людишки были, хоть вон те же Шуйские. И Борис был царь ненастоящий, и Федор. Вот Дмитрий Иоаннович – иное дело, истинный, природный государь. Оттого и на Руси теперь будет житься лучше, привольнее, радостней, ибо истинный царь – помазанник Божий – самому Господу милее выбранных.

Улицы Москвы были полны народа. Люди толпились у стен домов, выглядывали из распахнутых окон, залезали на колокольни и крыши. Сидевшие на деревьях мальчишки напоминали стайки шумных воробышков – кричали, смеялись да все вытягивали шеи: ну, где же он, государь, где же?

– Ну что, Архипка? Не видно?

– А вона они! – вдруг засвистел, закричал забравшийся вышел других отрок – Архипка. – Едут, едут! Вон государь, вона… В одеждах златых… Сияет!

– Слава царю Дмитрию Иоанновичу!

– Слава!

Иван отошел от окна и в задумчивости уселся на лавку. Смотреть на нового царя его что-то не тянуло, кричать ему здравицы – тоже, и даже было немного жаль несчастного Федора. Друзья, Прохор с Митькой, все ж таки пошли на Красную площадь, поглядеть на «истинного государя московского», еще недавно без всяких затей именовавшегося в Москве просто самозванцем. Василиске, суженой, тоже любопытно стало, – не усидев на усадьбе, вышла на улицу, на площадь Иван ее не пустил, опасаясь, как бы в толпе не задавили.

Юноша походил по горнице, остановившись у серебряного зеркала, расчесал волосы костяным гребнем, тем самым, с ошкуем, что подобрал в кибитке Гарпи. Поглядев на гребень, ощутил укор совести – все ж таки, как ни крути, изменил суженой, правда, не своею охотою, а для пользы порученного дела, которое – так уж случилось – и не нужным никому оказалось. Эх, Овдеев, Овдеев… Наверное, сейчас в фаворе, быть может, даже при царе, как Басманов. Им-то хорошо. Ивану вот с приятелями что делать? Кому служить, чем заняться? За последнее время все перевернулось в государстве российском, все – себя бы не потерять.

Иван поднялся в терем, выглянув из окна, поискал глазами Василиску: та с подружками стояла на улице у забора, хихикала. Иван пристально посмотрел на будущую супругу, так, что захолонуло сердце. Подумалось вдруг – кой же черт искать еще что-то, когда вот оно, главное-то – Василисушка-люба, семья… Ну и – друзья, это уж само собою. Они-то ведь все – и Василиска, и Прохор с Митрием – никуда не делись! Вот оно, наверное, и есть то самое, ради чего стоит жить, несмотря ни на какие выкрутасы. Любовь и дружба – эти чувства оставались неизменными.