Люди-мухи - Ханс Улав Лалум

1

Во вторник, 9 апреля, мой рабочий день начался в половине девятого в главном полицейском управлении. Первым в списке дел значился допрос Кристиана Лунда. Однако я решил зайти и с других сторон и попросил секретаршу назначить три важные встречи, которые долго откладывал: с послом США, судьей Верховного суда Еспером Кристофером Харальдсеном и секретарем партии Ховардом Линде. Секретарша с улыбкой заметила, что хотя бы одну из этих встреч удастся устроить без труда. Заметив мое удивление, она протянула мне телеграмму, которую принесли рано утром. Когда я прочел ее, холодок пробежал у меня по спине.

«ПОСОЛ США НАСТАИВАЕТ НА ВСТРЕЧЕ С ИНСПЕКТОРОМ УГОЛОВНОГО РОЗЫСКА КРИСТИАНСЕНОМ СВЯЗИ РАССЛЕДОВАНИЕМ УБИЙСТВА ХАРАЛЬДА ОЛЕСЕНА ТЧК ПРОСЬБА ПРИЕХАТЬ В ПОСОЛЬСТВО СЕГОДНЯ В 13 Ч ТЧК ЖЕЛАТЕЛЕН НЕМЕДЛЕННЫЙ ОТВЕТ ТЧК СОВЕТНИК ПОСОЛЬСТВА ДЖОРДЖ АДАМС».

Я сдержанно сказал, что это замечательно, и попросил секретаршу сразу же послать ответ: я приеду в посольство в час дня. Затем она стала договариваться о моих встречах с Еспером Кристофером Харальдсеном и Ховардом Линде; я слышал, как она говорила своим собеседникам об убийстве бывшего министра и лидера Сопротивления. Я немного посидел в кабинете, гадая, почему американское посольство связалось со мной по собственной инициативе и просит о срочной встрече. Ни к какому определенному выводу я не пришел – разве что дело как-то связано с Даррелом Уильямсом, что едва ли было хорошо, с моей точки зрения.

В девять часов я позвонил в спортивный магазин, чтобы узнать, на работе ли Кристиан Лунд. Когда щебечущий голосок на том конце линии сообщил, что он уже прибыл, я вежливо сообщил, что через несколько минут приеду, и вышел к машине. Мне нужно было подумать о чем-то другом перед встречей в посольстве; я вынужден был признать, что любые прорывы в ходе следствия до того времени принесут мне громадное облегчение.

Очевидно, секретарша успела предупредить Кристиана Лунда о моем приходе; он встретил меня в своем кабинете с широкой улыбкой. Я сухо поблагодарил секретаршу и демонстративно закрыл за ней дверь. Улыбка на лице управляющего тут же увяла.

– У меня для вас две новости, хорошая и плохая, – начал я. – Хорошая – мы больше не настаиваем на том, чтобы вы предъявили выписки со своего банковского счета.

Лунд выжидательно посмотрел на меня. Я тут же ринулся в бой:

– А теперь плохая новость. Ваш счет не интересует нас потому, что теперь нам доподлинно известно, что вы шантажировали Харальда Олесена.

Кристиан Лунд сохранял спокойствие, так что я вначале даже подумал, не ошиблись ли мы в своих предположениях. Потом он с мрачным видом начал говорить:

– Я сам собирался вам все рассказать, но позже… Я отказался предъявить вам свои счета потому, испугался, но понял, что моя реакция лишь возбудит ваши подозрения. Совершенно верно, в прошлом году я несколько раз получал от Харальда Олесена довольно значительные суммы, но шантажом я бы это не назвал. Правильнее будет сказать, что я просил и получил то, что он должен был дать мне уже давно.

Мысленно я поблагодарил Патрицию за еще одно попадание в яблочко и поспешил закрепить успех:

– Ну да, ведь он ваш отец. Не потому ли вы поселились в доме двадцать пять по Кребс-Гате?

Неожиданно Кристиан Лунд покачал головой:

– Хотите верьте, хотите нет, но переезд в тот же дом всего лишь совпадение. Да, наверное, мне казалось интересным жить в одном доме с бывшим героем Сопротивления и министром; возможно, это тоже повлияло на наш выбор, но тогда я понятия не имел, что он мой отец. Более того, все было наоборот: я выяснил, что он мой отец, потому что мы сюда переехали. Но в целом… да, вы правы – он мой отец. И надеюсь, вскоре сумеете убедиться в том, что наши с ним разногласия не имели никакого отношения к его смерти.

Пока я не собирался приходить ни к каким выводам и потребовал от Кристиана Лунда немедленного и честного ответа на вопрос о том, как и когда он узнал о родстве с Харальдом Олесеном. Он довольно долго собирался с мыслями и наконец, усмехнувшись, продолжил:

– С удовольствием вам отвечу. Совпадение действительно вышло судьбоносным. Если помните, я еще в прошлый разговорил, что много лет приставал к матери, требуя сказать, кто мой отец. Со временем я более или менее смирился с тем, что личность моего отца навсегда останется тайной. После того как я получил хорошую работу и обзавелся семьей, вопрос об отце уже не был для меня таким важным, как раньше. Более того, моя мать тяжело заболела, и мне не хотелось донимать ее. Но потом, года полтора назад, в конце осени, произошла та встреча… Тогда маме в последний раз удалось навестить нас. Мне пришлось почти нести ее на себе. Потом я часто гадал, как по-другому все сложилось бы, если бы ей в тот день не удалось к нам приехать. Но не могу представить, чтобы это имело какое-то отношение к убийству…

Кристиан Лунд на несколько секунд задумался и закурил:

– Я поставил машину у подъезда, помог маме выйти и распахнул для нее дверь. Она непрерывно кашляла и цеплялась за мою шею, как больной ребенок. Мы поднимались по лестнице, и вдруг я заметил, как ее лицо застыло. Такого выражения – удивленного и преданного – я раньше у нее никогда не видел. Я поднял голову и увидел, что на нас смотрит Харальд Олесен. Правда, я едва успел его узнать, потому что он тут же заспешил наверх по лестнице и скрылся в своей квартире. Тогда я еще подумал, что он ведет себя очень странно, ведь, когда мы вошли в дом, он явно собирался спуститься вниз. Лица его я в тот раз толком не разглядел. Мама ничего не сказала, а спрашивать мне не хотелось. Но остаток дня она была рассеянной и отчужденной, и я заподозрил, что они с Харальдом Олесеном были знакомы.

Кристиан Лунд выпустил несколько колечек дыма и возобновил рассказ:

– Та встреча оживила во мне интерес к тайне моего происхождения. Я записался в библиотеку и нашел книги времен войны с его фотографиями. Внешне я пошел в мать, так что по лицу трудно что-либо понять, но глаза и уши оказались так похожи, что мои догадки стали почти уверенностью. Я попал в затруднительное положение. Мама находилась между жизнью и смертью, и я не хотел еще больше утяжелять ее ношу. Но в то же время неопределенность все больше давила меня, чем хуже становилось маме. Как-то вечером мне позвонили из больницы в Драммене и сказали, что мама, скорее всего, не переживет ночь, и тогда я решился. Поехал к ней и просидел рядом с ее кроватью с восьми вечера до шести утра, когда боль наконец отпустила ее. Я спросил у нее, кто мой отец – Харальд Олесен? В ответ она кивнула. Она никому ничего не говорила из боязни, что ей не поверят, а потом все станет только хуже для всех. Такими были ее последние слова. Я сказал, что ни в чем не виню ее, и держал за руку до тех пор, пока не почувствовал, как она холодеет. Потом я один шел по пустым больничным коридорам, испытывая глубокую любовь к матери и страстную ненависть к отцу, предавшему нас обоих.

Мне показалось, что Кристиан Лунд искренне и глубоко любил мать, несмотря на то что в жизни у него почти не было других ценностей, а к женщинам он относился довольно цинично. Мои впечатления подтвердились, когда он продолжил: