Холодные сердца - Антон Чиж

В такой горячке он оказался на углу Крещенской улицы, что показалось ему глубоко не случайным, а, напротив, символическим знаком. Стася все же огляделся, чтобы четче уяснить, куда вышел. На другой стороне он заметил черный студенческий мундир. Усольцев вел себя странно. Оглядывался, словно опасался слежки, и в лице его, всегда наглом и уверенном, читалась растерянность. Чего раньше не случалось. Стася замер, боясь шелохнуться. Как будто от этого зависела его судьба.

Усольцев его заметил. Всегда аккуратный Стася выглядел как петух, спасшийся от ножа мясника. Они смотрели друг на друга. Между ними была улица, залитая теплом и заходящим солнцем. Слишком близко. Слишком далеко. Где-то поблизости играли на гитаре, стучали колеса о брусчатку, детский голосок выводил песенку.

Усольцев ничего не замечал. Ему хотелось сбежать немедленно, и как можно дальше. Вот как все обернулось. Смотрит, не отрываясь, гвоздем въедается. Еще чуток, и, пожалуй, бросится. Что же делать?

Стояние по обе стороны Крещенской затягивалось. Никто не решался двинуться первым. Все изменилось вдруг. По какому-то невидимому знаку они бросились в разные стороны. Усольцев бежал, не оглядываясь, думая только о том, что если Стася его догонит, он будет кричать и визжать, – ничего не стыдно, когда надо жизнь спасать. Бежал он не наобум, а к заветной цели. Она показалась за вторым поворотом. Вывеска «Телеграф» была спасительной крепостью. Здесь уж не достанет. Усольцев вбежал в отделение и никак не мог отдышаться. Найдя бланк телеграммы и обламывая перо, он кое-как нашкрябал несколько слов и протянул телеграфисту.

Начальник почтово-телеграфной конторы Иванов пережил штурм полиции и задержание юноши в нижнем белье. Еще один нервный молодой человек удивил его куда меньше. В конце концов, лето на дворе, перегрелись маленько, вот и чудят. Иванов постарался быть настолько мягким и вежливым, насколько это возможно с заболевшим. Он принял телеграмму, прочитал вслух какую-то белиберду, насчитал пятьдесят копеек за срочность и обещал отправить непременно сейчас. Молодой человек, от которого невыносимо несло старым ослом, отказался уходить, пока не убедится, что телеграмма ушла.

Проявив милосердие, Иванов сел за аппарат и отстучал ключом положенные буквы. Посетителю сразу стало легче. Он схватился за голову и побрел к дверям. На этом испытания его не закончились. На самом пороге он шарахнулся от господина крепкого сложения в светлом костюме. Усольцев проскочил мимо него, как из мышеловки, а тот очень вежливо поднял шляпу.

– И опять у нас приятная встреча! – заметил он.

Отвечать было некому, Усольцев был уже далеко.

Начальник телеграфа с облегчением увидел хоть одно нормальное лицо, к тому же украшенное роскошными усами. Но когда ему протянули телеграмму в Окружной суд, в который требовалось немедленно доставить дело какой-то барышни, господин Иванов понял, что в его родном и тихом городке творятся нехорошие дела. Если не сказать: темные.

Однако господин был столь любезен, а взгляд его столь уверен, что начальник телеграфа счел за лучшее отбить депешу за подписью какого-то Ванзарова без лишних вопросов.

Остаток дня, потраченного на бесполезные поиски, Недельский провел в тумане. В багровых облаках с красным подбоем исчез ненавистный ему участок, а вместо него предстала картина удивительная. Сергей Николаевич увидел себя на улицах столь же туманного Лондона. Вот идет он мимо грязных зданий, рожки фонарей еле светят. Впереди раздается ужасный крик. Так кричит только жертва. Пристав выхватывает шпагу, которая вдруг у него появилась, и бросается на помощь. Он бежит по кривым закоулкам и, наконец, оказывается на незнакомой улице. Он видит: в пятне света лежит чье-то тело, несчастную выпотрошили, внутренности лежат рядом. И над ней краснеет надпись, – очевидно, кровью, а чем же еще: «Джек Потрошитель».

Пристав оглядывается, чтобы застать убийцу, и видит, как по переулку удаляется подозрительная тень в плаще и цилиндре. Он сразу понимает, что это и есть Джек Потрошитель. Пристав бросается в отчаянную погоню, но ноги становятся ватными, он еле двигается. Взмах шпаги разгоняет наваждение. Пристав видит, что очутился в родном Сестрорецке, на Крещенской улице. И опять все та же тень. Она удаляется и манит за собой. Пристав снова выхватывает шпагу, или уже саблю, какая разница, и устремляется в погоню. Он бежит очень быстро, так быстро, что дома мелькают смазанными полосами. Но убийца его опережает. Джека Потрошителя никак не догнать. Тут пристав вспоминает, что у него еще револьвер имеется. Он целится и выпускает все шесть пуль. Он знает, что стреляет метко, пули достигли цели. Но тень в цилиндре по-прежнему неуязвима. Она удаляется. Что-то знакомое кажется в этой фигуре, где-то он видел эти плотные формы, которые не скрыть плащу. Ну конечно! Как же он сразу не догадался, это же…

В самый неподходящий момент пристав очнулся от видений и обнаружил себя посреди участка с шашкой наголо. Чиновники спрятались под стол, молясь, чтобы пронесло. Городовые предусмотрительно заперли дверь в приемную часть. Спрятав орудие в ножны, пристав дал команду оставить его, что чиновники исполнили с большим рвением. Оставшись в одиночестве, Сергей Николаевич опять погрузился в туман. И снова он видел эту фигуру в плаще и цилиндре. И даже узнал в ней того, кого и предполагал, – наглеца из Петербурга. Но как его прищучишь! Пристав подумал, что его силенок не хватит. Да и предводителя тоже. Надо что-то срочно выдумать.

И тут ему нашептали свежую мысль. Была она столь проста и незатейлива, что наверняка должна оказаться полезной. Действительно, как же он сразу не догадался? Все же очевидно. Только надо торопиться. Чтобы не опередил этот проныра. Иначе предводитель не простит. Сорвав с лавки городовых, отдыхавших от дневной суеты, пристав побежал к пляжу.

Катерина Ивановна прекрасно разбиралась в мужчинах. Она знала, что все они, с усами, чинами, состоянием и прочей гордостью, делятся на две категории. В первую, самую обширную, входили те, кому достаточно улыбнуться, чтобы получить все, что пожелаешь. К сожалению, за ними числилось не так много денег и возможностей, чтобы тратить на них свое обаяние. Другие, куда более редкие персонажи, требовали выдержки и, самое главное, изобретательности. Иногда – импровизации. Но какими бы они ни были мудрыми, сильными и богатыми, исход был один. Катерина Ивановна добивалась того, что ей было надо в данную минуту. Потому что определяла с точностью лисицы, идущей по следу подранка, ту самую единственную слабость мужчины, за которую его и можно поймать. Удивительный дар. Бесценный. И такой действенный.

Взглянув на провизора, она, не задумываясь, нащупала его слабинку. И стала рассказывать, что все местные врачи ничего не понимают, вся их хваленая слава не стоит ломаного гроша, только деньги берут, а помочь не могут. Хоть бы кто посоветовал, а то так измучилась головными болями и бессонницей, просто не может найти себе места. Быть может, найдется спасительный совет?

Провизор Лампарев мечтал стать врачом, но вынужден был принять отцовское дело. Страсть давно прошла, но рубцы остались. Он любил давать советы покупателям, потешаясь над выписанными рецептами и по секрету предлагая правильное лечение. А тут удача сама шла в руки. Он доложил все, что думает о местных врачах, и о столичных тоже. Катерина Ивановна терпеливо слушала, кивая и поддакивая. Наконец Лампарев дошел до главного, а именно: сказал, как помочь этому горю, и даже продемонстрировал склянку темного стекла с витиеватой латинской надписью. Средство отменное, сильное, действует безотказно. Конечно, ни один врач этого не скажет, им нужен не результат быстрый, а чтобы лечились подольше. А это чудодейственное средство (ну конечно, с морфием, как же иначе?) подействует сразу. И все как рукой снимет.