В преддверии судьбы. Сопротивление интеллигенции - Сергей Иванович Григорьянц

оставалась единственным изданием поздних редакций стихов Андрея Белого. Хотя через год-полтора вышел массивный том стихов Белого в Большой серии Библиотеки поэта, но и в нем Тамара Хмельницкая, как мне тогда казалось, под влиянием Владимира Орлова, напечатала в основном ранние, изданные еще в начале века варианты стихов. Все они – Цезарь Вольпе, Владимир Орлов, рассуждал я, – занимались историко-литературными антикварными разысканиями, пытались оставить Андрея Белого рядом с Блоком в числе «младших символистов», не понимая, что и в гениальном пророческом романе «Петербург», и в дальнейшей прозе, и в новых редакциях стихов Андрей Белый далеко вырвался вперед, ощутив наступающее и наступившее время, вероятно, с гораздо большей точностью и полнотой, чем даже Александр Блок. Не зря его считали своим учителем Марина Цветаева, русские футуристы, а потом – обэриуты. Его творчество часто и справедливо сопоставляется с европейским модернистским искусством, например, Николай Бердяев в статье «Астральный роман» (о романе «Петербург») говорит «о кубизме в художественной прозе», подобном живописи Пабло Пикассо.

Но в большом письме ко мне от 2 октября 1967 года Владимир Орлов пишет, что ничего не зная о моей работе он для комментирования мемуаров Белого предложил «ленинградских исследовательниц Банк и Захарченко, которые готовили стихи Белого для «Библиотеки поэта». «Но должен сказать, что эти молодые особы «не оправдали надежд» – в их работе обнаружились, как Вы это знаете, досадные деффекты». То есть я ошибался, считая, что переиздание ранних вариантов стихов Белого – инициатива Владимира Орлова. Он предлагал «не мешкая подавать свою заявку в гослитиздат… Я лично буду за то, чтобы поручить издание Вам». Орлов советовал мне через год подать заявку на «избранный том прозы Ремизова» и обещал сразу же известить, если том Ходасевича будет включен в план издательства «и Вы подадите заявку». Таким образом, издание стихов и прозы Андрея Белого могло бы происходить в СССР гораздо успешнее, если бы мной не начал всерьез заниматься КГБ. Сперва была слежка и полная блокада переписки, потом исключение из университета и вынужденный переезд в Киев, куда письма тоже почти не доходили, а через несколько лет – расправа с ближайшими знакомыми (арест Параджанова, обыск и принудительный отъезд Некрасова) и мой арест.

В результате остались нереализованными подготовленные для «Вопросов литературы» первые в СССР публикации Алексея Ремизова (Кодрянская прислала мне отрывки из его дневников, не печатавшиеся даже в Париже – «не вошедшие в мою книгу по небрежности типографии – Алексей Ремизов, 1969 г.», – пишет Наталья Владимировна. Прегель прислала главу «Москва», в 1949 году опубликованную в ее – ныне очень редком – журнале «Новоселье». Характерно в этом отношении письмо – все же дошедшее – Нины Николаевны Берберовой:

«Милый Сергей Иванович, спасибо за письмо. Человек (Вильям Дербишайр, славист, лингвист, ученик проф. Ахмановой) написавший Вам, был в Киеве и поехал к Вам, но не нашел Вашего дома. Никто не мог ему объяснить, где он находится, и даже такси, которое он взял, после получаса кружения по улицам, сказал, что дома не существует. Тогда он, зная от меня, как Вам нужна книга, пошел в музей и передал ее не самому Горбачеву, который был в отпуске, а его секретарше. Теперь надо думать книга в Ваших руках.

Я пишу и не знаю, дойдет ли до Вас это письмо. Вы пишете, что вероятно будете в Ленинграде, а московского адреса не даете, хотя и пишете мне «Измайловский проспект» по моим соображениям должен находиться в Ленинграде. Если «вероятно», то куда же писать? И где живет бабушка – тоже непонятно. Поэтому пишу в Киев в надежде, что письмо мое или вернется, или его перешлют Вам. Вильям тоже тщательно искал Тому в списке работающих на выставке, как Вы мне писали, но и ее не нашел – ее там никто не знал. Как все это понимать – не знаю. Даже как-то странно, что несмотря на все данные о человеке, его в нужный момент найти нельзя. Объясните, пожалуйста, все эти недоразумения.

Привет.

Н. Берберова».

Это письмо до меня дошло и даже уцелело после многочисленных обысков и изъятий, как, впрочем, и еще два предыдущих. Одно от 3 февраля 1970 года о том, как ее радует реализованные в СССР публикации (новые тома «Библиотеки поэта» и книга Берковского «Литература и театр» и о переключении Джона Малмстада с Андрея Белого на творчество Кузмина. Второе – о присылке книг. Видимо, речь идет о Гертруде Стайн для диссертации Томы.

Моих писем в архиве Берберовой, как сказал мне один из исследователей, сохранилось больше. Видимо, есть ответ и на цитируемое мной недоуменное письмо. Но я и сейчас помню, как на него отвечал. Наш киевский адрес – один из профессорских домов в усадьбе Политехнического института. Но на Брест-Литовское шоссе выходил километровый его парк, а дома находились за ним. Не зная этого, их, действительно, трудно было найти. Но в Киев письма доходили плохо, да и мне то и дело приходилось жить и бывать в Москве, поэтому я дал адрес моей дважды двоюродной бабки – Ариадны Павловны Перевозниковой, жившей на Измайловском бульваре (а не на проспекте). И в письме я напоминаю, что Измайлово при Петре – деревенька под Москвой, а теперь ее район. Тому, вынужденную из-за отсутствия работы уехать из Киева, возможно, искали на ВДНХ, а Управление международных выставок, хотя там и располагалось, было совсем отдельной организацией. А может быть Тома там и работала сперва внештатно. Не знаю. Во всяком случае заниматься академической. Литературоведческой работой в таких советских условиях не просто. Что-то объяснить – еще труднее.

Поразительно интересно единственное уцелевшее письмо Резниковой (чудом дошедшее в Троице-Лыково), о собранном ею однотомнике Ремизова, который она все понимая, кто есть кто в СССР послала Федину и Лидину. Но все, что она пишет о самом Ремизове, к несчастью не сохранились (а может быть не дошли) посланные мне ее воспоминания.

Тоже очень любопытное (и единственное уцелевшее) письмо Нины Ивановны Гаген-Торн уже с благодарностью мне за помощь в публикации воспоминаний о Вольфиле и просьба помочь с публикацией в «Юности» статьи (этнографической) о Болгарии.

Четыре письма С. Ю. Прегель о «незавидной судьбе» Ремизова в России, судьбе, которую «он предчувствовал» для меня, как и письма Кодрянской тогда были очень важны.

Кажется, в 1966 году в журнале «Москва» был опубликован роман Булгакова «Мастер и Маргарита», его перепечатывали на пишущих машинках, перепродавали номера журнала за большие деньги, в общем, вся «передовая» Москва, а собственно говоря, и весь Советский Союз испытывали восторг перед этой книгой,