Глубокое волшебство - Диана Дуэйн

Плоский черный глаз, бесстрастный, как камень, давил своей тяжестью.

— Мне показалось, вы все чем-то обеспокоены? — проскрипел Бледный.

Кит и Ш'риии остались неподвижными.

— Да так, ерунда — небрежно ответила Нита, сама удивляясь своему неожиданному безрассудному спокойствию.

— Что-то огорчило? — допытывался Властелин акул.

— Разве что на мгновение, — заставила себя улыбнуться Нита.

Она чувствовала, как все в ней мертвеет, делая ее почти не чувствительной ни к страху, ни к надвигающейся беде. Нечто похожее происходило с ней несколько лет назад, когда умер ее любимый дядя. Это случилось с ней на похоронах, и прошло чуть ли не две недели, пока наконец она смогла что-то делать, о чем-то думать, а не просто плакать.

«На этот раз у меня нет выбора, — думала она, — надо выполнить все до конца. Довершить Песню, заставить заклинание работать…» Все остальное вдруг стало не важным. Скоро, кажется, через полтора дня акула съест, разорвет ее.

Кит в ужасе глядел на Ниту, словно бы не узнавая. Она тоже глянула на него. Внутри у Ниты, она чувствовала это, все словно бы заморозилось.

— Поплыли. — Она сама удивилась своему спокойному голосу, повернулась и снова поплыла на северо-восток, куда и устремлялись они поначалу. — Серая ждет, ведь верно?

Легкий свист Ст'Ст, нежное пение Ш'риии, густое гудение кашалота подсказывали ей, что они не отстают. Эд'рум плыл молча. Но его зловещее молчание Нита ощущала каждой клеточкой кожи.

«Я умру», — думала она.

Конечно, такие мысли и раньше посещали ее. Но она никогда не верила в это.

Не верила и сейчас.

Хотя и знала, что избежать этого не удастся.

«Очевидно, — думала Нита, — Эд'рум был прав, когда утверждал, что вера не имеет никакого отношения к тому, что происходит сейчас, в реальном мире…»

Они нашли ту, которая должна была петь партию Серой, в холодных струях около Отмелей Старца, мрачноватого места, усеянного валунами, над макушками которых вихрилась, пенилась и грохотала вода. Течение быстро и коварно неслось по отмелям, и обломки его жертв торчали и валялись повсюду. Старые, перегнившие реи сломанных мачт, разбитые бортовые доски, куски искореженного ржавого железа, сплошь покрытые раковинами морских уточек и прикрепившимися намертво анемонами. Тут и там попадались человеческие кости, переплетенные густыми ветками кораллов… Остовы разбитых кораблей были почти неразличимы под колышущимся лесом водорослей и мелькали в подводной тьме зловещими тенями. Протяжные звуки, посланные Нитой и Китом, чтобы определить путь в темноте, возвращались влажным, густым, беспокоящим эхом, совсем не похожим на отчетливое звучание чистого песчаного дна Лонг-Айленда.

Мрачное место это могло навевать лишь тягостные мысли и так соответствовало нынешнему настроению Ниты! Она плыла близко ко дну, скользя между корпусами мертвых кораблей, перебирая в уме все, что произошло в последние дни. Покоя ей не давала собственная глупость, беспечность, роковая поспешность в словах и решениях.

Они предупреждали меня! ВСЕ предупреждали меня! Даже попугаиха Мэри: «Прочти то, что написано мелким шрифтом, прежде чем подписать!»

«Идиотка, — горько думала она. — Что теперь делать? Я не хочу умирать!»

Но Том сказал: «Прежде чем давать какие-либо обещания, убедись, что сможешь выполнить их».

Да, голос его был добрым, но и строгим, и даже суровым. Таким же суровым, как голос Синего Кита:

«Делайте то, что обещали. Нарушенное слово образует пустоту, в которую и проникает Одинокая Сила».

Она понимала, чего от нее хотели… но как раз это и было невозможно!

«Я не могу умереть — я слишком молода. Что скажет маме и папе Кит? Я не хочу! Это не справедливо!»

И все же ничего нельзя было уже изменить…

Она застонала вслух. Два дня. Осталось всего два дня! Или целых два дня. В конце концов, два дня — долгое время. Может быть, что-нибудь случится и не придется умирать…

— Прекрати это хныканье, этот царапающий кожу шум! — ударил ее резкий, гневный голос, долетевший откуда-то спереди.

Нита отшатнулась, дернулась назад, заметив поднимающуюся с самого дна огромную темную массу. Эхо от ее удивленного вскрика вернулось словно бы разорванное на куски, поведав ей о старых шрамах, разодранных плавниках, плохо залеченных глубоких ранах. Вслед за эхом снова хлестнула ее напитанная яростью хриплая песня встречного, больно обожгла, будто окатила ледяной водой.

— Как ты осмелилась заплыть в мои воды без позволения, нарушив Обычай? — Нита по звуку голоса поняла, что эта громадина — китиха.

Незнакомая китиха тяжело и медленно надвигалась прямо на Ниту, чем заставляла ее отплывать назад, усиленно работая плавниками и хвостом. Огромная голова и покатая спина без плавника. Кашалот! Гигантский кашалот!

— Извини меня, — поспешно пропела Нита, стараясь издавать самые мирные звуки. — Я и не собиралась вторгаться…

— Но вторглась! — взъярилась китиха на столь густой, грозной ноте, что это уже звучало почти как ужасный боевой клич кашалота. Такой Нита уже слышала, когда Кит ринулся на кальмаров. А грозная незнакомка продолжала надвигаться на Ниту, которая все пятилась и пятилась, не спуская глаз с острых зубов чудовища, — Это МОИ воды, и я не желаю, чтобы какая-то шумная любительница криля распугивала мою пищу!..

Голос ее становился уже не просто сердитым, но жестким, жестоким. Ниту звуки эти начинали раздражать. Она вдруг прекратила отступать и остановилась, напружинив хвост и подняв его, готовая в коротком броске протаранить китиху.

— Мне не нужна твоя рыба! К тому же она не может слышать меня… и ты это знаешь! — пропела Нита гневно. — Мы, киты-горбачи, можем петь на такой высокой ноте, что не только рыбы, но и ты не услышишь наш голос.

Громадная китиха продолжала надвигаться, обнажая зубы, которые, казалось, вырастают в ее пасти, как грибы после дождя.

— Ты похожа на кита, — подозрительно прогудела она, — и поешь ты, как кит… но звук твоего голоса все же не совсем привычен. Кто ты?

— Х'Нииит, — сказала Нита, стараясь придать своему голосу самые характерные нотки пения кита-горбача. — Я Волшебница. Волшебница-человек.

Китиха издала пронзительный вопль и ринулась на нее с широко разинутой пастью. Нита метнулась в сторону, с легкостью увертываясь от натиска гигантской туши.

— Лазутчица! Убийца! — уже выла китиха, испуская скрежещущие звуки. Она вновь понеслась на Ниту.

И снова Нита перекатилась на бок и ушла от удара. Раз за разом она легко избегала атаки слепой от ярости китихи.

— Да, я человек, — пела Нита, — но и Волшебница. Поберегись!..