Николай Крючков. Русский характер - Константин Евграфов

Каждый из ратных героев Крючкова изначально свято хранил традиции русского воина – быть всегда готовым к подвигу во имя Родины, во имя «светло-светлой» Русской земли. Любовь к земле своих предков, одно из наиболее глубоких чувств, закреплена в русском человеке опытом всей многовековой истории нашего Отечества. И «идущий дорогами солдат» Крючков достойно прожил вместе с ними их ратную жизнь и вместе с ними обрел в памяти людей бессмертие.

– Роли на военную тему, – не раз повторял он, – нельзя лишать драматической силы и выразительности, иначе правда об ожесточенной, изнурительной битве с фашизмом будет неизбежно утрачена. Живя под мирным небом, нельзя забывать об огромной цене, заплаченной за мир нашими отцами и братьями.

Принято считать, что фильм «Бессмертный гарнизон» стал переломным в кинолетописи Отечественной войны. После него изображение войны на экране в черно-белых тонах стало уже неприемлемым. Читатели и зрители хотели знать о войне правду, сколь бы нелицеприятной она ни была. Но когда им показали лицо этой правды, лишенное грима, оно вызвало у многих ужас и нравственное неприятие – слишком оно отличалось от тех подрумяненных стереотипов, к которым они привыкли.

Фильм вышел в 1956 году почти одновременно с публикацией в «Правде» рассказа Михаила Шолохова «Судьба человека», который вызвал шквал гневных, раздраженных писем, обрушившийся на редакцию газеты: как только она могла напечатать этот злопыхательский пасквиль, оскорбляющий память советских воинов, искажающий их светлый образ! Что случилось с Шолоховым, который позволил себе неслыханную дерзость – вывести главным героем одного из военнопленных, которые считались трусами и предателями Родины! Андрей Соколов и в плену ведет себя как последний шкурник, не гнушаясь брать из рук фашистского офицера водку и хлеб! Возмущались в основном фронтовики – для них-то уж все пленные были предателями, независимо от того, при каких обстоятельствах они попали в плен. Это не имело ровно никакого значения. О чем уж тут говорить, если сам Сталин отрекся от собственного сына Якова Джугашвили, попавшего в плен!

И нужно было обладать большим гражданским мужеством художника, чтобы очистить человека от коросты предубеждений и показать его в истинном человеческом обличье со всеми его достоинствами и недостатками. Шолохов писал не о пленном, не о предателе, не об Андрее Соколове – он исследовал судьбу человека, пережившего неимоверные физические и нравственные страдания и сумевшего сохранить в себе все человеческое.

Люди завоевали Победу не в белых перчатках и прошли через войну, истекая кровью и обливаясь потом, смешанным с пороховой гарью. И вот это истинное лицо войны и нужно было теперь выставить на всеобщее обозрение.

А что же Крючков, как он пережил этот «переломный» момент в своем творчестве? Об этом он написал сам:

«Новое время потребовало качественно нового дыхания в искусстве, новой драматургии, новых актерских решений… «нажим» на пафос, героику, романтику военных баталий и прочие атрибуты из творческих арсеналов, не раз апробированные и растиражированные, подлежали списанию в архив. Требовалось иное. Что же?

Вместо лихого кавалерийского наскока – спокойное раздумье, вместо привычных лозунгов и воззваний – убедительные аргументы и доказательства, вместо неизбежного в военных условиях усреднения типажей на «солдат» и «командиров», «своих» и «чужих» требовалось неторопливое и внимательное рассмотрение каждой конкретной судьбы, характера, индивидуальности. Меня как актера все больше и больше привлекали острохарактерные роли, неоднозначные образы, разноплановые персонажи как положительного, так и отрицательного рода.

Играть разнохарактерные роли! Легко сказать… Для меня эта новая формула означала прежде всего отказ от прежнего актерского амплуа, от возвращения к тому, что так нравилось и зрителям, и товарищам по кинематографическому цеху. Распрощаться в известном смысле с Климом Ярко, с Сергеем Лукониным, с Кузьмой, Никитой – просто ли такое? Но после некоторого размышления я понял, что это к лучшему. В искусстве надо все время искать новые, нехоженые пути. В противном случае – это ремесленничество, не более».

Он нашел то, что искал, в спектакле Театра-студии киноактера «Бедность не порок», в котором сыграл роль Любима Торцова.

– Любим Торцов, – размышлял Крючков, – один из лучших положительных героев Островского. Нищий, бродяга, обиженный судьбой правдолюбец, он, как человек, сложен и прекрасен. Тут сколько красок, это играть – одно удовольствие.

Роль Любима Торцова, сыгранная на театральной сцене, стала для меня как актера переломным моментом во всем творчестве, отправной точкой отсчета, началом жизни того нового, неординарного и неоднозначного героя, поискам которого я посвятил годы, отдал немало душевных и физических сил. Вот с этой театральной ролью, мне кажется, и открылось мое второе дыхание в кино. И все сколько-нибудь сложные работы той поры берут начало от Любима Торцова. Я лично считаю, что и комиссар из «Сорок первого», и начальник автобазы из «Дела Румянцева», и даже Семен Тетерин из «Суда» – все они в какой-то мере от Торцова пошли. Хотя роли все эти очень разные, сложные и, я бы даже сказал, противоречивые.

Николая Афанасьевича стали теперь привлекать роли, через которые он мог показать сложный внутренний мир человека с его постоянной борьбой с самим собой, мир, в котором вечно противостоят друг другу долг и чувство, разум и инстинкт, совесть и искушения. Борьбой, от исхода которой и проявляется в человеке его истинная сущность. Сам Крючков этот поиск психологического содержания роли называл «разведкой в глубь человека». И одной из первых таких «разведок» было для него исполнение роли Королькова – заведующего автобазой в фильме «Дело Румянцева». Это была кинолента, одной из первых показавшая реальную мирную жизнь во всей ее сложности и противоречивости.

В шайке хапуг, воров и спекулянтов Корольков – заметная фигура. Свою духовную нищету он пытается скрыть за откровенной демагогией и мелочной суетливостью, которую выдает за бурную деятельность.

Здесь впервые, играя современников, Крючков прибегает к внешнему перевоплощению: он отращивает усы, расчесывает на аккуратный пробор волосы и находит костюм, который сразу выдает в герое модного пошляка.

В шайке Королькова есть вор-рецидивист Шмыгло, для которого воровство – привычное дело, профессия. А ради чего ворует Корольков, должность которого вовсе не толкает на поиск куска хлеба? Бесцельной жадности не бывает – она должна быть объяснена. И Мольер («Скупой»), и Пушкин («Скупой рыцарь») объясняют жажду обогащения своих персонажей тем, что деньги, по их убеждению, дадут им власть над судьбами людей и даже над их чувствами.

Корольков, конечно же, был далек от такой глобальной идеи. Ему хватало власти над сотрудниками автобазы, которыми он руководил по должности, без всякой «власти денег». Тогда ради чего он рисковал карьерой? Ради чего стремился урвать кусок пожирнее? А вот на эти-то вопросы авторы фильма и не ответили. Упрощенный образ главного героя был заявлен уже в сценарии, чтобы ярче оттенить духовное богатство, как тогда говорили, простых советских людей.