Куафёр из Военного форштата. Одесса-1828 - Олег Кудрин

— Никому, — повторил Вики глухим голосом.

— В свою очередь и я был бы вам крайне признателен, если бы вы рассказали, что знаете об этой истории.

Вики задумался. Чувствовалось, что он колеблется.

— Что ж, я готов. Но и вы дайте слово чести, что никому без особого моего разрешения не сообщите то, что сейчас услышите.

— Обещаю. Слово чести.

— Я… Я был неравнодушен к Ивете. Но распространяться на эту тему более не буду. Суть же дела в том, что я очень волновался за нее и за ее безопасность.

— Какие у вас были основания для этого?

— Два таковых. Она помогала в работе известным в Одессе портным. Добавляла разной мишуры в изготавливаемые ими наряды. Иногда сим заказам проставлялась высшая степень срочности. Ивета была вынуждена ходить, ездить через полгорода, отвозя заказ или забирая новый, не считаясь со временем суток. Иногда очень поздно, иногда совсем рано.

— И вы купили ей пистолет «Жевело» для самозащиты?

— Именно так.

— А какое второе основание для беспокойства?

Вики вновь задумался, говорить ли, и если да, то насколько полно.

— Ивета об этом не рассказывала. Однако я сам мог заметить, что некая… особа оказывала ей большие знаки внимания. Притом, что она, насколько я видел, не была к ним благосклонна.

— Вы можете назвать имя сей особы?

— Нет! — твердо ответил Вики. — Это всё, что я могу вам сказать. И помните, что вы обещали молчать.

— Разумеется. Но может, что-то передать Любови Виссарионовне?

— Да, — лицо Вики на мгновение дрогнуло. — Скажите, что я… я люблю ее! — и добавил, взяв себя в руки: — Еще… пусть матушка в следующий раз принесет мне не апельсинов, я тут в них не нуждаюсь, а две другие учебные книги. Эту я уже дочитываю.

Кто б мог подумать, Виконт Викочка оказался существом не таким уж оранжерейным. Скорей, напротив.

Разговор с Ранцовым надолго задержался в памяти Горлиса. Хороший юноша. Одаренный, искренний, честный — без компромиссов. Нелегко ему быть в сей жизни, где часто нужно уметь приспосабливаться к обстоятельствам.

Натан, разумеется, сдержал обещание и ничего не передал из информации, на кою арестованный наложил запрет. Дрымов отнесся с пониманием к ссылкам на юношеский максимализм. А вот Ранцова не очень поверила такой оговорке Натаниэля Николаевича. Впрочем, никакого неудовольствия по этому поводу выказывать не стала. Тем более что Горлис на кое-что ей всё же намекнул. Ему показалась неправильной линия Дрымова в отместку за молчание Вики ничего не говорить матери о деле задержанного сына. Это неправильно — не только по-человечески, но и в интересах расследования. Ведь Любовь Виссарионовна, уверенная в невиновности сына, как раз готова помочь. Но она не знала, в каком направлении искать и думать. Так зачем же ей мешать в таком стремлении? Потому Горлис сказал Ранцовой, что обвинение в адрес Вики «предметное», в том смысле, что виною некий предмет, приобретенный ее сыном и проявившийся в одной из одесских криминальных историй. Слово «пистолет», произнесенное не только Викентием, но и Дрымовым, Горлис не сказал. Так что совесть его перед обоими была чиста. С другой стороны, сказанного им для любящей матери и умной женщины было вполне достаточно, дабы начать действовать.

Если же возвращаться к ситуации, в каковой оказался к настоящему времени Вики, то он играл с огнем, продолжая свою «молчанку». Если б Ранцов сразу рассказал, что подарил пистолет девушке, беспокоясь о ее безопасности, то уж этим облегчил бы свое положение. А так, пока что, его самого могут подозревать в убийстве.

Еще интересней вопрос: кто и в какой степени преследовал Ивету, как сказал о том Вики? Конечно, сразу же вспоминается Шардоне. Неужели он? Но как Ранцов мог это определить? Страдающие от неразделенного чувства юноши имеют обыкновение наблюдать за любимыми, смотреть в их окна… Окно! Что если Вики стал свидетелем того, как Люсьен ввечеру забирался по веревке в окно Иветы? Но если веревка при том была спущена из окна девушка, то вряд ли можно подумать, что она против сего посещения. Даже влюбленному юноше, ради оправдания своей милой, готовому поверить во что угодно.

* * *

Но на второй день размышлений Горлиса осенила другая мысль. А что ежели веревка сбрасывалась не из окна Иветы, а с крыши? Ведь в доме несколько труб. И одна из них — как раз по центру, напротив окна девушки. Мысль эта так захватила Горлиса, что он тем же вечером, пока было еще по-летнему светло, полез на крышу, не забыв взять с собою свой верный нож, по имени Дици.

И Натан не обманулся в ожиданиях. Центральная труба действительно была обвязана канатом, достаточно толстым, чтобы выдержать груз человека. Конец веревки был обрезан. Но главное — необычная форма узла! Он казался очень похожим на тот, что был завязан на крюке в комнате Иветы. Впрочем, это нужно проверить наверняка, а значит, следовало снять канат с трубы. Хорошо хоть разбирать ее не следовало. Поскольку веревочная петля, опоясывающая трубу, была достаточно велика, то канат можно было смело разрезать со стороны, противоположной узлу. Это не могло повредить ему, нарушить узор.

С бьющимся от волнения сердцем Натан вошел в кабинет. Достал первый узел, снятый с крюка в Иветиной комнате, и второй, добытый только что. Положил их рядом. Они оказались совершенно одинаковы! Неслучайные, сложно связанные узлы. Тот, что был на трубе, выглядел сделанным давно. Но оно и понятно: открытое небо, солнце, дождь, может быть, и снег состарили канат. Однако возникал вопрос: если кто-то отрезал веревку, то зачем он сохранял узел такой необычной формы, позволявшим указать на кого-то? В случае с комнатой Иветы это могло объясняться нервностью, торопливостью. Но на крыше — петлю вокруг трубы можно было обрезать совершенно спокойно и забрать с собой, однако сделано это не было. Почему? Вопрос без ответа.

И тут Натан вспомнил, что на днях, идя от Дворца на Бульваре, увидел пароход «Одесса», стоявший в военной гавани. Моряки — большие специалисты в узлах. Завтра нужно опять идти к Воронцову, окончательно утверждать библиотечные списки. Так, может, перед тем зайти к капитану Галифи, поспрашивать насчет узлов?

Да — недурственная мысль. Так и сделаем!

* * *

Натан спускался к морю по Военной балке. Эх, сейчас бы налево свернуть, к купальным местам, недавно обустроенным со всей основательностью. Увы, нет времени для сего. И пришлось идти прямо к «Одессе».

Матросы узнали Горлиса и уважительно приветствовали его по-украински. Когда ж он спросил, можно ли пройти к синьору капитано, то сказали, что лучше сами позовут его. Ожидая, Натан любовался воронцовской коллонадой, что на скале. Спасибо архитектору Боффо, была в ней какая-то удивительная гармония и радость жизни.