Костяной лабиринт - Джеймс Роллинс

– В чем дело? – подошел к ним Монк.

Траск обернулся к нему. Лицо у него налилось кровью, а глаза горели бешенством.

– Кто-то выпустил эту… – начал директор, но, увидев у Коккалиса в руке пистолет, осекся. – Что вы делаете?!

У Монка не было времени на объяснения.

Наклонившись к собаке, студентка пристегнула поводок к ее ошейнику. При этом что-то упало на бетонный пол, и, подобрав этот предмет, девушка с любопытством его изучала.

– Дайте посмотреть! – протянул руку Траск.

– Кажется, это устройство слежения Баако. – Студентка отдала ему предмет.

– Это правда? – шагнул к ним Монк.

– Да, – презрительно поморщился Леонард. – Но что оно делало на собаке?

– Доктор Крэндолл вывела Баако и Танго на прогулку, – указав на раскрытую дверь, объяснила девушка; она заметно нервничала.

– Когда? – спросил Коккалис.

– Точно не могу сказать. Где-то с полчаса назад. Я только заступила на смену, когда Джек забрал Танго из конуры.

Бросившись к двери, Монк обвел взглядом мокрую от дождя лужайку.

– Вероятно, они гуляют в лесу, – предположил Траск. – Там полно тропинок.

Однако Коккалиса такой ответ не удовлетворил. Прищурившись, он присмотрелся к вымощенной щебенкой тропинке, идущей по высокой траве. Там на полпути к лесу лежало что-то темное.

Проклятье!

Схватив Леонарда за руку, Монк побежал по тропинке, таща его за собой. Как он и опасался, темный предмет оказался телом.

Ахнув, директор застыл на месте, не желая подходить ближе.

– Это же Джек!

Коккалис осмотрел лужайку вокруг, но других людей нигде не было видно. Он всмотрелся в темнеющий вдалеке лес, сознавая, что уже слишком поздно. Тот, кто позвонил Эми Ву, сделал это только тогда, когда дело было сделано.

– Их нет, – пробормотал Монк.

Обернувшись, он выхватил у Траска из рук устройство слежения.

Но, может быть, еще не все потеряно.

12 часов 48 минут

Баако сидит в глубине клетки, сжавшись в комок, подобрав колени к груди. Ревущий шум разрывает ему голову, и все же он слышит стук крови в ушах. Он хочет закричать, ударить себя в грудь – лишь бы прогнать свой страх. В круглое окошко ему виден проносящийся мимо мир, мокрый от дождя. От зловонного смрада тесного помещения, от нескончаемой тряски у него внутри все переворачивается.

Единственным якорем в этой буре остается знакомая фигура матери. Она сидит рядом с клеткой. Глаза у нее слишком большие, кожа слишком белая. Дышит она слишком тяжело.

Баако протягивает к ней руку.

Мама…

Но ее руки за спиной крепко связаны.

Как и у сидящего напротив великана. Губы у него поджаты, ноздри раздуты, а взгляд мечется из стороны в сторону. Кажется, он тоже готов ударить себя в грудь, однако и у него руки связаны за спиной.

Остальные места занимают черные люди, пришедшие без лиц. Теперь они открыли свои лица, сняли с них тени. Глаза у них узкие, а кожа имеет другой цвет.

Как и у той женщины, маминой подруги, которая иногда приходит и щекочет Баако.

Однако эти люди, в отличие от нее, совсем не добрые.

Баако забивается в угол, вспоминая, как они загнали его в эту клетку, подталкивая обжигающей палкой, искрящейся голубым огнем. Только мама смогла их остановить. Она объяснила словами, что Баако страшно и больно и что он ничего не понимает. И тогда он позволил ей отвести его в клетку.

Эти люди обращались с мамой очень грубо. Они ощупали ее и отобрали у нее телефон… и у великана тоже. Баако знает, что такое телефон. Он иногда разговаривал по нему со своей второй мамой Леной. Вспомнив о ней, Баако жалобно хнычет.

– Все в порядке, Баако, – говорит мама.

Он тихо гукает, возражая ей.

«Все плохо».

Развернувшись в кресле, мама просовывает между прутьями клетки связанные руки. Обернувшись, она смотрит на Баако. Пальцы на одной ее руке движутся, образуя буквы.

«Прятать».

Баако ничего не понимает. Мамы иногда играют с ним, пряча различные предметы. Например, убирают банан в коробку, а он должен повернуть крышку, нажать на нее, сдвинуть, чтобы залезть лапой внутрь и съесть банан.

Баако растягивает губы, обнажая зубы, чтобы показать свое недоумение.

Мама разжимает пальцы второй руки. В ней лежит кольцо из пластмассы и стали. Баако знает, что это такое, и показывает маме, обхватив свое запястье пальцами другой руки. Он помнит, что мама сняла одно кольцо и надела его на Танго, затем сняла второе и убрала себе в карман до прихода плохих людей.

Одной рукой мама протягивает Баако кольцо, а другой снова показывает слова.

«Брать. Прятать».

Баако отползает в глубь клетки, не зная, как это сделать. Он очень хочет быть хорошим мальчиком. Наконец, придумывает кое-что – и отворачивается от всех, после чего подносит руку ко рту и отправляет кольцо внутрь, а затем прижимает его к щеке.

Один из плохих людей грубо разворачивает маму в кресле, но она успевает кивнуть Баако, улыбкой выразить то, что нельзя сказать словами. Баако понимает, что она имеет в виду.

«Хороший мальчик».

И великан напротив смотрит на него. Он не улыбается, но Баако видит у него на лице одобрение.

Успокоившись, Баако садится в угол. Теперь он твердо знает одно.

«Я хороший мальчик».

30 апреля, 07 часов 30 минут по пекинскому времени

Пекин, Китай

– Цин бу си… цин бу си… – умолял стоящий на коленях человек, опустив голову. – Сяоцзиян Ляо, цин бу си…

Генерал-майор Чжайинь Ляо стояла к нему спиной, изучая утренние донесения из различных отделений лаборатории. Окна ее кабинета выходили на Пекинский зоопарк, один из самых больших в мире. К тому же это был старейший зоопарк в Китае, основанный в качестве экспериментального хозяйства еще в 1906 году.

«Какое подходящее место, – подумала Чжайинь, – особенно если учесть то, над чем мы сейчас работаем».