Прощайте, колибри, хочу к воробьям! - Екатерина Вильмонт

– Не имел счастья! А давай посмотрим в Сети. Врага надо знать в лицо! А вот и она.

– У, стерва! Та еще… Кстати, чем-то напоминает твою.

– Да, я тоже заметил.

– Слышь, Узбек, а давай ей подлянку кинем?

– Какую?

– Отдадим сперва первый взнос, а уж потом поставим в известность скрипача, а? Если он нормальный, ей мало не покажется. Ну а мы же все равно хотели Женьке помочь…

– Мирон, вот за что тебя люблю, ты в душе остался тем же дворовым пацаном… Но мы этого не сделаем.

– Почему?

– Как говорила моя училка в ЦМШ – негоже! Не царское это дело!

– Понял! – подмигнул другу Мирон. – Значит, я выставляю свою квартиру на продажу.

– Послушай, а если покупатель быстро найдется, ты же не сможешь уехать?

– У меня есть в Москве человек с генеральной доверенностью. Я предвидел такую возможность.

– Женя, ну как ты?

– Да ничего, просто ужасная слабость. А температуры нет.

– Сейчас тебе станет лучше. У меня хорошая новость.

– Какая?

– Я получил мейл от Мирона. Они с Закировым уже заплатили первый взнос этой жабе!

– Боже мой! Но каким образом? Откуда они узнали? Неужели это попало в Интернет? – вдруг жутко испугалась я.

– Нет, конечно, – улыбнулся Костя. – Просто, когда тебе стало хуже, позвонил Мирон. Я ему и сказал… Он попросил переслать ему письмо. Ну, ты была в таком состоянии, и я взял на себя смелость…

– Зачем они…

– Они тебя любят, Женька! Они твои друзья.

– А ты?

– А я тебя просто люблю. Знаешь, мне так странно… Ты мне судьбой послана, Женька.

Надежда Сергеевна теперь не могла быть со мной круглые сутки. Она приезжала только утром, когда Костя уходил на работу, а вечерами он заботился обо мне. И мне так это нравилось…

– Костя, а Мирон не пишет, как у них там дела?

– Пишет, что у Фархада был кризис, но теперь все хорошо, и недавно на репетиции оркестр устроил ему овацию. Что твоя идея концертного исполнения имеет успех у попечителей, и вообще… А теперь ты должна поесть, вон сколько хороших новостей.

– Знаешь, я хочу чего-нибудь сладкого.

– О, это меня радует. Такое выраженное желание. Но мороженого тебе нельзя.

– Нет, я хочу какое-нибудь пирожное с кремом…

– Сможешь побыть одна минут двадцать?

Я сбегаю в соседнее кафе, там вполне пристойные пирожные.

– Смогу!

– Я побежал!

Он чмокнул меня в лоб и унесся. А я вдруг почувствовала себя счастливой. Мои друзья и мой любимый мужчина не дадут меня в обиду! А это ли не счастье – сознавать, что у тебя есть такие друзья и такой мужчина! Позапрошлой ночью меня опять колотил озноб, Костя просто не знал, что со мной делать и в результате просто лег со мной рядом и стал отогревать своим теплом.

Я согрелась и заснула, а когда проснулась, нас обоих охватил такой огонь, в котором сгорели все сомнения, недоверие, опасения. И озноба больше не было, но и сил тоже.

– Я все-таки кобель, – посетовал Костя, – безнадежный кобель, накинулся на больную женщину… Но ты так меня волнуешь, Женечка…

– Нет, ты, конечно, в определенном смысле кобель, но в хорошем смысле, Костенька, а в данном случае это был порыв не кобеля, а настоящего мужчины, который хотел согреть заледеневшую женщину.

– О, Женька, знаешь, это так приятно…

– Что?

– На сорок третьем году жизни вдруг осознать себя не просто кобелем, а мужчиной…

– С большой буквы!

Он рассмеялся и кинулся меня целовать.

– А мне всегда казалось, что для мужика важнее всего ощущать себя именно кобелем.

– Это правда, – засмеялся он. – Но еще очень важно, чтобы твоя женщина…

– Не была сукой?

– А вот и нет! Очень важно, чтобы твоя женщина считала тебя мужчиной, да еще с большой буквы. Ведь это понятие включает в себя и некоторую долю кобелизма, разве нет?

– Вне всяких сомнений!

– Антон, ты в курсе, чем теперь занимается твоя сестрица? – спросила Вера, сидевшая с ним рядом в самолете Сан-Франциско – Франкфурт.

– Что?

Жена листала какой-то глянцевый журнал.

– Вот тут интервью Закирова, она, оказывается, теперь его облапошивает.

– Вера! Я попросил бы…

– Ну, Антоша, ты же не можешь не видеть, как пошли в гору твои дела, с тех пор как ты перешел к Дэннеллу. И вообще, она же удрала… все бросила, скорей-скорей, улетела или, как говорят в России, поспешила сделать ноги. Ясно же… Ни с кем даже не попрощалась. А теперь вот состоит при Закирове…

– Дай сюда! – Антон почти вырвал журнал у жены.

– Они когда-то были друзьями, – задумчиво проговорил он, пробежав глазами статью.

– Ничего, скоро и он от нее избавится.

– Ну, судя по этому интервью, он ею очень доволен. И вообще, я не понимаю, что, собственно, ты имеешь против моей сестры? – раздраженно бросил Антон. – Она столько для меня сделала…

– И спасибо ей за это. Послушай, зачем нам дом в этой дыре? Только лишние расходы. Давай по возможности продадим его и купим квартирку, допустим, в Париже. Сколько времени ты там проводишь? От силы две-три недели в году, так стоит ли…

– Это дом Жени.

– Но он записан на тебя.

– Ну и что? Я подарил ей этот дом и…

– А она оттуда сбежала, даже трусы свои оставила.

– Какие трусы? – поморщился Антон.

– Ну, она же не взяла даже ни одной тряпки. А их у нее не так мало было. Все кинула. Даже бельишко. Мне пришлось все это собирать.

– И что ты с этим сделала?

– Отдала в благотворительное общество Кармеля. Что же еще? Пусть лучше бедные люди пользуются.

– Ну, в принципе ты, наверное, права… А как ты думаешь, почему все-таки Женька все бросила?

– Говорю же, спешила унести ноги.

– А почему ты мне раньше этого не говорила?

– Не хотела бередить твои раны. Ты же был тогда очень расстроен всей этой историей…

– Я и по сей день ею расстроен. Ладно, не будем о грустном. Я лучше посплю.

Он откинул кресло, надел мягкую черную маску и в самом деле вскоре уснул. А Вере не спалось. Кажется, я не ошиблась и у этой гнусной Женьки есть-таки денежки. Во всяком случае, первый взнос поступил очень быстро. Миллион рублей. Не бог весть какие деньги, но все же…

И это мои личные деньги, Антон о них не узнает. А мне они пригодятся. Жаль, конечно, что в рублях, но… В конце концов, это около тридцати тысяч долларов. Совсем не кисло. Надо бы хоть дня на три-четыре слетать в Москву, там тоже можно со вкусом потратить кое-что из этой суммы, да и вообще… Я устала все время быть на стреме. Все время опекать мужа, отслеживать его почту. Нет, нельзя, как говорится, Бога гневить, все у меня хорошо. Муж – великий музыкант, мировая величина, у него блестящая карьера, блестящие гонорары.