Планета, которой нет - Сергей Лукьяненко

— Да… — Мне показалось, что я кричал. Но наверняка это быллишь шепот.

Редрак услышал.

— Капитан, я иду…

В его голосе были смешаны самые разные чувства. И радость —наверное, мы действительно успели стать командой. И страх…

И сожаление, со слабым, но уловимым оттенком ненависти.

Редрака Шолтри гнала на помощь ко мне вовсе не дружба.Психокод, вложенные в подсознание формулы гипнотического внушения… Если он непопытается помочь мне, он умрет одновременно со мной. И Редрак пойдет на вернуюсмерть как автомат, как робот…

— Стой!

На этот раз мне действительно удалось закричать. Я сделалеще одну попытку отползти подальше от шлюпки. И не смог.

— Редрак! Я снимаю психокод!

Тишина. Удивленный голос Редрака:

— Но, капитан…

И дрожащий, плачущий — Даньки:

— Сергей, не надо!

— Редрак, слушай! — С заметным усилием я перешел на русский:— Седьмое ноября тысяча девятьсот семнадцатого года…

И снова тишина. Теперь, после кодовой фразы, Редрак долженвспомнить все — и процедуру психического кодирования, и смертельный приказ,предохраняющий меня от возможного предательства. Теперь он свободен. Надеюсь,что Даньке он вреда не причинит… Испугается мести Ланса и Эрнадо, даже если изахочет сорвать на мальчишке затаенную ненависть ко мне…

Тяжесть накатывалась пульсирующими волнами. Свинцовое море,ртутный океан… Я тону в нем, в его металлических волнах, в его удушливойвязкости. И воздух, втекающий в мои легкие — тяжелее воды. И каждый камешек наземле, по которой меня тащат, врезается в тело, словно клинок…

Тащат?

Пальцы Редрака сжимали мои плечи, как стальные тиски. Еголицо раскачивалось надо мной — белый, покрытый капельками овал в обрамлении черногокапюшона боевого костюма.

Как он может передвигаться?

Редрак качнулся, перетаскивая меня через неприметныйбугорок, и я увидел желтые точки индикаторов, пульсирующих на его плече.

Активный режим комбинезона. Вживленные в синтетикупсевдомышцы несли сейчас и меня, и одетого в комбинезон Редрака. Тащили черезпульсирующее гравитационное поле, давали возможность устоять на ногах. Но, увы,они не защищали от перегрузки наши привыкшие к нормальной силе тяжести тела. Акомбинезон Редрака уже «выдыхался», «гас». Несколько секунд, и он упадет рядомсо мной под прессом уменьшившейся, но все же непосильной перегрузки…

— Мой… комбинезон… включай, — просипел я.

Пальцы Редрака охватили мою ладонь. Из-под ногтей проступилакровь, руку пронзила боль. Когда комбинезон в активном режиме, труднорассчитывать усилие…

Редрак коснулся сенсоров на моем комбинезоне — моими жепальцами, иначе автоматика бы не послушалась. Я почувствовал, как закололо подлопатками — включилась система неотложной помощи. А еще через мгновение телоперестало быть безвольным. Малейшее движение, намек на движение, приподнималоменя наперекор пятикратным перегрузкам.

— Твоя очередь, принц, — прошептал Редрак, оседая в моихруках. И я вдруг почувствовал нелепую, беспричинную радость — и от того, чтоШолтри все же пошел мне на помощь, и от небрежно-пренебрежительного обращения«принц», и от тех естественных слов, что он произнес — вместо трагическихпросьб бросить его и спасаться самому…

А ведь оставайся в его сознании клеймо психокода, Редраксказал бы именно это. Ну а Эрнадо с Лансом способны на такие мелодрамы исейчас. Их психокод — преданность императорской власти. В том числе и мне…

Мы брели словно через густую, вязкую жижу под медленноослабевающим гнетом перегрузки. Все дальше от разбитой шлюпки, все ближе кскале, возле которой приплясывал от нетерпения Данька, прижимающий к грудиТрофея.

Мой комбинезон тоже начал выдыхаться, но и зона действиягравикомпенсатора кончалась. Мы с Редраком шли, поддерживая друг друга,напоминая не то закадычных приятелей, не то перебравших собутыльников.

— Какого дьявола ты полез меня вытаскивать? — спросил я. —Не веришь, что я действительно снял психокод?

Редрак секунду молчал. Затем спросил:

— А какого дьявола ты его снимал?

— Ясно, — искренне сказал я. — Ковыляй быстрее…

— С моей ногой ты бы полз еще медленнее…

Там, где стоял Данька, избыточная гравитация почти неощущалась. Мы с Редраком повалились на песок — и сразу же, словно внутри меня тикалиневидимые часы, я заорал:

— Лицом к шлюпке! Медицинский режим комбинезонов включить!Сейчас рванет гравикомпенсатор…

Редрак выдал такую тираду, что я всерьез усомнился,действительно ли русский превосходит галактический язык в эмоциональности? Потоммы лежали лицом к шлюпке, глядя на разгорающееся сияние вокруг черного шарикагравикомпенсатора.

Потом последовал удар.

* * *

Костер разгорался плохо несмотря на то, что валежник былсухим, как песок пустыни. Сказывалось высокогорье — на Схедмоне содержаниекислорода и так невелико, а уж в трех километрах над уровнем моря…

Гравиудар вывел из строя всю аппаратуру, кроме маломощныхприемопередатчиков боевых костюмов. И теперь нам предстояла ночевка в горах —если только местные власти не захотят обследовать место крушения шлюпки срединочи. Но это было весьма сомнительно…

Проигравшие могут вызвать сочувствие. Но любопытство немогут. За нашими трупами прилетят не раньше утра.

Данька спал у костра, завернувшись в какие-то обрывки ткани,подобранные возле расплющенной в лепешку шлюпки. Редрак, побродив поокрестностям, нарвал несколько пригоршней желтоватой травы, напоминающейперезрелый укроп, и сушил ее теперь над костром, приспособив в качествепротивня большой и тонкий стальной лист. Судя по остаткам надписей, раньше этотлист был заслонкой одной из крошечных детекторных амбразур. Взрывгравикомпенсатора расплющил его. От человека при такой силе притяжения неосталось бы вообще ничего. Мелкая кровяная морось, рассыпавшиеся в пыль кости иорганы просто впитались бы в землю, как горячая дробь в рыхлый снег.

Меня в очередной раз пробрала дрожь. Мне готовили невеселуюучасть. Спокойный, холодный диалог Храмов не имел и намека на сострадание.

А в том, что в предсмертном бреду, в те миллисекунды, когдатехника всесильных Сеятелей остановила время и удерживала меня на грани бытия,я слышал именно диалог Храмов — сомнений не было. Это отстраненное знаниепришло откуда-то извне — словно интонация голоса, способная раскрыть многое, невместившееся в слова.