Мистические истории. Абсолютное зло - Джулиан Готорн

воротник. Я ахнула. Скорее я бы осмелилась обнять Иглу Клеопатры[81].

– Входите, – повторила младшая из нас, – входите и грейтесь. У нас осталось очень много какао.

Она втянула мисс Иствич в комнату и закрыла за ней дверь.

Живое удовольствие, выразившееся в бесцветных глазах домоправительницы, резануло меня, как ножом. Оказывается, это было так просто – самой ее обнять, знать бы только, что она ничего не имеет против моей руки на своей шее. Но мне это не пришло в голову… да и моя рука не зажгла бы в ее глазах такой огонь, как тоненькая рука младшей из нас.

– Ну вот, – торопливо продолжила та, – садитесь в это кресло, самое большое и удобное, котелок с какао греется на полке в камине… и мы все рассказывали истории о привидениях, только мы в них ни капельки не верим. Когда вы согреетесь, вам тоже нужно будет рассказать нам такую историю.

Чтобы мисс Иствич – само воплощение приличий и безукоризненного следования своему долгу – стала рассказывать истории о привидениях!

– Если я вам не помешаю, – проговорила мисс Иствич, протягивая руки к огню. И я задумалась о том, принято ли вообще топить камин в комнатах у экономок, хотя бы в рождественское время.

– Ничуть не помешаете, – заверила я, стараясь вложить в свои слова все теплые чувства, которые в ту минуту испытывала. – Я… мисс Иствич… если я прежде вас не приглашала, то лишь потому, что думала, вам будет скучна наша болтовня.

Третья девушка, которая на самом деле не в счет и потому я до сих пор о ней ничего не рассказывала, налила нашей гостье какао. Я укутала ее плечи своей пушистой шалью «мадейра». Я не придумала, что еще для нее сделать, но мне отчаянно хотелось. Она улыбалась нам в ответ, и я подумала, что это красиво. Люди на пятом-шестом десятке и даже старше могут красиво улыбаться, только девушкам это невдомек. Мне пришло в голову – и эта мысль тоже больно меня ранила, – что прежде я никогда не видела на лице мисс Иствич улыбки… то есть настоящей улыбки. Бледная, по долгу службы, имитация не шла ни в какое сравнение с этой счастливой, полностью преображавшей человека улыбкой.

– До чего же приятно, – произнесла мисс Иствич, и мне показалось, что до этой минуты я никогда не слышала ее настоящего голоса. Мне стало досадно при мысли, что в прошедшие шесть лет я могла бы слушать этот новый для меня голос постоянно – нужны были только какао, место у огня и моя рука вокруг ее шеи.

– Мы рассказывали истории о привидениях, – сказала я, – но беда в том, что мы не верим в привидений. Никто из наших знакомых не видел их своими глазами.

– Всякий раз это со слов знакомого, который слышал от кого-то, а тот еще от кого-то, – подхватила младшая из нас, – оттого и поверить не получается, так ведь?

– Слова солдата нельзя считать свидетельством, – сказала мисс Иствич. Поверите ли, что эта коротенькая цитата из Диккенса[82] ранила меня еще больше, чем ее новый голос и новая улыбка?

– И у всех этих историй о привидениях определенный сюжет: место убийства… спрятанное сокровище… предостережение. Я думаю, от этого они такие неправдоподобные. Самая жуткая история о привидениях, которую я слышала, была просто глупой.

– Расскажи.

– Не могу… там и пересказывать нечего. Пусть мисс Иствич что-нибудь расскажет.

– Ну пожалуйста. – Младшая из нас, в нетерпении вытянув шею и сверкая плошками глаз, просительно тронула гостью за колено.

– Единственный случай, о котором я знаю… это опять же чужие слова, – раздумчиво произнесла мисс Иствич. – До самого конца.

Я не сомневалась ни в том, что она расскажет эту историю, ни в том, что до этого она ото всех ее таила. И также мне было ясно: сделает она это единственно потому, что, как гордый человек, считает необходимым отплатить нам за какао, место у огня и руку, обнявшую ее шею.

– Не рассказывайте, – вырвалось у меня. – Вам ведь не хочется, я знаю!

– Вам вряд ли будет интересно, – покорным тоном произнесла мисс Иствич, а младшая из нас (ей ли, в конце концов, понимать тонкости?) бросила на меня возмущенный взгляд.

– Нам непременно понравится, – заверила она. – Расскажите. Я уверена, раз вы считаете этот случай загадочным и пугающим, то и нам он придется по вкусу.

Мисс Иствич допила какао и потянулась к каминной полке, чтобы поставить чашку.

– Никакой беды не будет, – пробормотала она, обращаясь скорее к себе. – Они не верят в привидений, да и речь не совсем о привидении. Да они и не дети: всем уже за двадцать.

Все затаили дыхание. Огонь потрескивал, газ вдруг вспыхнул ярче, потому что выключили лампы над бильярдным столом. Из коридоров доносились шаги и мужские голоса.

– В самом деле, история не стоит того, – засомневалась мисс Иствич, худой рукой заслоняя свое увядшее лицо от огня.

– Говорите, ну пожалуйста, говорите! – хором взмолились мы.

– Ладно, – начала мисс Иствич. – Два десятка лет назад или даже больше было у меня двое друзей, которых я любила сильнее всего на свете. И они поженились…

Она примолкла, и мне стало ясно, как она любила одного и как другую. Младшая из нас сказала:

– Как вам, наверное, было приятно! Но что произошло дальше?

Мисс Иствич похлопала ее по плечу, а я порадовалась тому, что догадалась, тогда как младшая из нас – нет. Домоправительница продолжала:

– После их свадьбы я года два редко с ними виделась, а потом муж прислал мне письмо с приглашением в гости, потому что жене нездоровилось и ее нужно было подбодрить, да и его тоже: из-за мрачной обстановки дома он и сам впадал в уныние.

Слушая это, я понимала, что каждую строчку этого письма она помнит наизусть.

– Я и отправилась. Адрес был – Ли, близ Лондона; в те дни там множились, квартал за кварталом, новенькие виллы, и вырастали они обычно вокруг старинного усадебного дома из кирпича, стоявшего на участке с садом, обнесенным красными стенами, – при виде такого строения вспоминались времена карет, дилижансов и блэкхитских разбойников[83]. Друг писал, что дом мрачный, и назывался он «Ели», и я воображала себе, как мой кеб минует по темной извилистой дорожке ряды кустов и подкатит к одному из таких основательных старых зданий квадратной формы. Вместо этого мы остановились перед большой нарядной виллой с металлической оградой, к ее витражной двери вела мощенная плиткой дорожка, а из кустарника имелись только несколько карликовых кипарисов и аукуб