Большая книга ужасов — 7 - Дмитрий Емец

Внезапно перчатка резко устремилась вниз – к дивану – схватила за шею плюшевого льва и стала его душить. Осторожно выглянув, Хитров увидел, как в шею льва вцепилось что-то черное, встопорщенное, чудовищно сильное. Вырваться из пальцев перчатки не смог бы никто. Страшно было представить, что случилось бы, будь на месте льва шея самого Петьки, дрожавшего теперь за шторой.

Продержав льва с минуту, перчатка выпустила его шею и полетела к Филькиной кровати. Здесь она разметала подушки и вцепилась в швабру, видно, приняв ее за Филькину шею. Хитров боялся даже дышать – перчатка была совсем близко, над ним. Он слышал, как скрипит кровать; слышал треск – это ломалась и крошилась швабра, стиснутая могучими пальцами.

Разломав швабру, перчатка выпустила ее, улеглась на Филькином столе и стала отдыхать. Отдыхала она долго. Филька видел, как она шевелится на столе и, перебирая пальцами, подползает к самому его краю и словно прислушивается к тому, что происходит в квартире.

Мальчик лежал на холодном полу и каждую минуту ждал, что перчатка обнаружит его и задушит. Из-под кровати ему видна была босая ступня Петьки, выглядывавшая из-под шторы. Изредка пальцы на ступне шевелились – должно быть, Петьке тоже было холодно и жутко.

Громко тикал будильник, утопавший где-то в складках одеяла. Филька лежал и, чтобы не было совсем страшно, считал секунды.

«Двести тридцать... двести тридцать один...»

Наконец, когда он во второй раз сбился со счета, Черная Перчатка отдохнула. Она взлетела со стола, схватила за ногу плюшевого льва, подцепила швабру и со своей добычей полетела к окну.

Она была уже почти у треснутой форточки, как вдруг за шторой раздался оглушительный чих. Петька слишком долго стоял босиком на холодном полу.

Черная Перчатка замерла, а потом, шевеля пальцами, поползла по воздуху к шторе.

«Конец», – подумал Филька, но тут радио сказало:

– Черная Перчатка, не ползи к шторе! Неси свою добычу Хватале-Растерзале! Хватало-Растерзало голоден! Он хочет выпить крови!

Черная Перчатка послушалась и вылетела в окно.

3

На другое утро ребята еле поднялись, чтобы пойти в школу. Еще бы – они уснули только на рассвете, когда стало ясно, что перчатка больше не заявится. Петька беспрестанно чихал.

– Она меня простудила! – пожаловался он.

– Скажи спасибо, что не задушила, – ответил ему Филька.

– Спасибо... Апчхи!

– Будь здоров! – сказал Филька.

Математичка Анна Ивановна сурово повернулась к нему от доски.

– Хитров! Я для кого уравнение пишу? Для себя? – рявкнула она голосом, который был только малость приятнее голоса Хваталы-Растерзалы.

– Нет, не для себя. Для меня. Для моего всестороннего образования, чтобы я не вырос неучем, – немедленно поддакнул Филька, любивший вступать с учителями в полемику.

Только сейчас этот фокус не сработал. Математичка была не в духе.

– Что, Хитров, опять самый хитрый? Давай дневник.

Филька со вздохом протянул ей дневник, прикидывая, влепят ли ему пару или запишут замечание.

Анна Ивановна решительно открыла дневник, но внезапно ее красная ручка замерла на полпути. Учительница заморгала и сердито спросила Фильку:

– Это что такое? Кто это тут развлекался? Разве тебе не известно, что дневник – официальный документ?

– Кто развлекался? – не понял Филька.

Математичка бросила дневник Хитрову, и Филька увидел огромные жирные буквы, расползавшиеся по всей странице:

«ВЫ ОБМАНУЛИ ПЕРЧАТКУ, НО НЕ ОБМАНЕТЕ ЖЕЛТЫЕ БОТИНКИ! СЕГОДНЯ НОЧЬЮ ОНИ ЗАТОПЧУТ ВАС НАСМЕРТЬ!»

1

Никогда еще уроки не летели так стремительно. Фильке казалось, будто время нарочно бежит быстрее, чем всегда, чтобы скорее наступила полночь. Хватало-Растерзало не оставит в покое того, кто заглянул к нему в подвальный склеп. Хорошенькая награда для тех, кто вытащил его из железного ящика!

Из школы приятели шли молча, размышляя каждый о своем. Мокренко жевал пончики, посыпанные сахарной пудрой. «Может, я последний раз в жизни ем пончики! А коли так – надо съесть побольше!» – размышлял он, через силу запихивая их в себя.

– Ты сегодня снова у меня ночуешь? – спросил Хитров.

– Не-а, меня мама два раза подряд не отпустит, – сказал Петька.

– Почему? Не хочет, чтобы ты у нас ночевал?

– Не-а, не из-за этого. Вы завтракаете чем попало, а мне особая диета нужна, у меня желудок неважный. Мне доктор прописал есть через каждые двадцать минут, – важно заявил Мокренко.

Услышав такое, да еще сказанное вполне серьезно, Филька даже рот раскрыл. Это у Мокренко-то желудок неважный! Да в него хоть этого самого доктора засунь, и пуговиц не останется! Потом Хитров поразмыслил, проанализировал ситуацию и решил, что ночевать сегодня у Петьки будет правильнее. Пускай Желтые Ботинки их еще поищут!

Филька случайно скользнул взглядом по белой вывеске на стене дома и остановился.

– Ты чего там нашел? – удивился Мокренко, проследив, куда смотрит его приятель. – Это же библиотека!

– Вот и я о том же... Нам туда и надо! – Филька решительно потянул тяжелую стеклянную дверь.

– Зачем? Ты что, читать собрался? – Петька был так ошарашен, что ухитрился подавиться последним пончиком и стал задыхаться. Когда же он наконец прокашлялся, его приятель был уже внутри, и Мокренко ничего не оставалось, кроме как за ним последовать.

В библиотеке было безлюдно. Лениво вращались лопасти вентилятора. На столике у двери горкой лежали старые журналы. За перегородкой дремала гардеробщица. Нос у нее неудержимо клонился вниз; когда же он достигал определенной точки, гардеробщица вздрагивала и возвращала нос в прежнее положение. Поглощенная борьбой со своим чересчур тяжелым носом, гардеробщица не заметила, как ребята прошли мимо нее и поднялись на второй этаж.

Оглядевшись, Филька подошел к компьютеру, за которым сидела и что-то набирала молодая, но уже слегка позеленевшая от напряженной умственной работы библиотекарша. Такие девушки, толковые, но вспыльчивые, словно рождены для того, чтобы предводительствовать ратями книжных корешков. Заметив ребят, библиотекарша отвернула от них экран монитора.