Короли побежденных - Елена Первушина
Шрифт:
Интервал:
— Значит, так и будет. Не могу же я отпустить тебя ночью в столицу. И дождь скоро начнется. Пойдем. А то, о чем ты говоришь… Я правда ничего не знаю.
* * *
Это был, наверное, забавный вечер. Мы сидели в северном крыле, посреди моих сокровищ, и я рассказывал Кайрен все гадости о себе, какие только мог вспомнить. И о моей сумасшедшей матери, и о волчьей душе, и о покойниках, с которыми я разговариваю, и о весенней бессоннице, и о призраке Иды.
А она смеялась и говорила:
— Что ж, ты меня убедил, мне лучше уехать.
И тогда я снова хватал ее за руки и умолял остаться. Наконец ей все это надоело и она сказала:
— По-моему, ты просто не умеешь целоваться, а признаться в этом боишься.
Я возмутился, как дурак:
— Что ты врешь! Я же целовался с тобой.
— Э нет, милый, это я тебя тогда целовала.
А дальше началось извечное сумасшествие. Мои губы, ее губы, ее язык — шаловливая змейка.
— Осторожно, волосы, погоди…
Гребень стукнул об пол. Душистая грива скользит по моим пальцам. Зрачки у Кайрен огромные, в глазах речной туман.
— Кай, ну не здесь же прямо!
— Как хочешь, мне все едино.
И вот она уже у меня на руках, счастливая ноша. Я слышу, как колотятся наши сердца, рвутся навстречу друг другу.
И паническая мысль: «Не на тюфячок же мне ее нести! Решит, что собачья подстилка!»
Старая родительская кровать с сорванным пологом радостно вздыхает, принимая нас.
— Не сломается?
— Не должна. Пять поколений выдержала, наверное.
— Осторожно, крючок! Волосы дерешь.
— Кай, больно?
— Да нет, как обычно.
— Бедные, и как вы раздеваетесь каждый вечер?
— Служанки. А потом замуж выходим.
Бархатная, не знающая солнца, а все же смуглая кожа. Я выцеловываю, запоминаю губами каждую линию: плечи, грудь, живот. Ее ладони, мягкие, горячие. Она щекочет губами мою шею, шепчет: «Солоно!» — поднимает голову, целует и не отрывается, стерва, заноза, пока не превращает меня в одно большое раскаленное «Дай!». И лишь тогда медленно опускается на подушки, словно наслаждаясь тем, что так открыта, так беззащитна.
И потом — свет забытой масляной лампы и наши тени на стене — мгновенное неповторимое совершенство. Ни лиц, ни имен. Просто мужчина и женщина. И я люблю богов за то, что они сотворили нас такими. Я закрываю ладонью глаза Кайрен.
— Не смотри. Тень — это тело души. Не надо смотреть.
— Но… Ты такой красивый, Ивор.
* * *
Ночью пошел дождь.
Утром Кай выскальзывает из-под одеяла, натягивает исподнюю рубашку, открывает ставню, боязливо оглядывается — не видит ли кто, — ловит дождевые капли, вытирает глаза, лицо, улыбается.
— Куда ж мы вчера мой гребешок закинули?
Я говорю:
— Не знаю. Вон в том сундуке лежит один. Возьми.
— А можно?
— Конечно. Он давно тебя дожидается.
Я лежу и смотрю, как Кайрен, сидя перед тусклым зеркалом, расчесывает волосы гребнем моей матери. И говорю беззвучно, одними губами: «Я люблю тебя, Кай». Вслух почему-то не получается. Не могу. И вместо этого начинаю опять говорить гадости.
— Знаешь, я не сказал вчера… Я был в столице. Записался врачом в полк. Через два дня мы выходим. А там… Пойми, я сейчас ничего не могу тебе пообещать.
— Я и не жду ничего. Честное слово.
— Только разве что… Когда тарды будут здесь… Я не знаю, где будет безопаснее, в городе или в поместье. Но если будет нужда, ты и твой отец всегда можете приехать сюда.
— Конечно, конечно. Я присмотрю за домом, не беспокойся.
— И вот еще что. Дай мне в дорогу что-нибудь на память. Какую-нибудь свою вещицу. Чтобы я мог поговорить с тобой там.
— Ты в самом деле хочешь?
— Правда. Потому что… — И снова я ничего не могу сказать.
— Ладно. Держи.
Она поднимает что-то с пола, сдувает пыль и бросает мне. Я ловлю это в воздухе, потом разжимаю пальцы.
На моей ладони маленький кулон — серебряный фонарик с аметистами-стеклами.
Говорят, что внуком Кайрен и Ивора был Диант, Недопроклятый. Тот, кто вернул трон Лайи асенским королям.
А счастье не здесь, а счастье там,
Ну то есть не здесь, не там и не сям,
Ну то есть не им, не вам и не нам.
Но где же оно? Ах, если бы сам
Я мог это знать!
Михаил Щербаков
Гони, гони, гони коней -
Богатство, смерть и власть.
Но что на свете есть сильней,
Но что сильней, чем страсть?
Враги поймут, глупцы простят,
А кто заучит роль,
Тот страстотерпец, тот солдат,
Солдат, мертвец, король.
Иосиф Бродский. Баллада о короле
Город на границе Лайи и Империи назывался Пер-Нокта, что означало «всю ночь». Когда-то, во времена Первой Войны, женщины, старики и дети всю ночь сражались на стенах города с прорвавшимся через асенские заслоны вражеским отрядом.
В тот раз город устоял. Однако все, что удалось защитить в Первую Войну, было потеряно спустя сто лет в битве при Хейде, когда тарды втоптали в осеннюю грязь маленькую и неорганизованную асенскую армию.
Во время Второй Войны тарды разрушили каменный мост через Фидес и после победы построили новый деревянный — узкий и тонкий, жалобно скрипящий под копытами лошадей, под колесами телег, а то и просто от ветра. Ныне горожане говорили, что нужно всю ночь молиться богам и оплакивать свои грехи, прежде чем проехать по тардскому мосту.
Однако ради ярмарки в Пер-Нокте не только тарды, но и асены готовы были рискнуть своей жизнью. Лишь один день в году и лишь на площади маленького пограничного городка побежденные могли на равных поторговаться с победителями. Асены продавали свой товар, а тарды покупали без посредничества Императора, не опасаясь ареста за нарушение имперских законов.
По утрам в день торгового перемирия у моста через Фидес бурлила толпа. Шли за подводами тардские крестьяне — мирные захватчики, год за годом неуклонно заселявшие землю асенов, ехала тардская знать второй руки, сверкая родовыми доспехами, покачивая султанами на шлемах, отчаянно ругаясь со всеми, кто не успевал уступить дорогу. В толпе мелькали лазоревые, алые и зеленые плащи асенов — шли фермеры, кожевники, ткачи, кузнецы, золотых дел мастера, жонглеры, воры и прочих достоинств данники Империи.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!