Обреченная на корону - Виктория Холт

Маргарита кивнула. Я поняла — ей все равно, что нас ждет.

— Мы ничего не можем поделать, — сказала я.

Она закрыла книгу и поднялась, потому что стражники были уже у двери. Двое из них вошли в келью.

— Вы Маргарита, бывшая королева Англии, и леди Анна Невилл, — сказал один.

Маргарита надменно поглядела на них и произнесла:

— Вы не ошиблись.

— Через полчаса будьте готовы к отъезду. Говорили они любезно, но твердо. И с последними словами покинули нас.

Маргарита села и уставилась в пустоту. Я подошла к ней и взяла за руки.

— Мы должны им повиноваться. Она хрипло рассмеялась.

— Да. Теперь мы пленницы.

Монахини с жалостью провожали нас взглядами. Видимо, думали, что нас ждет смерть или тюрьма.

Когда мы отъезжали, я подумала, что местность выглядит замечательно. Деревья и трава казались необыкновенно зелеными. Я твердила себе: «Это потому, что вижу я их в последний раз».

Подумала о том, как шея ощущает топор. Резкий удар... а потом, наверно, забвение.

Пятнадцать лет — не особенно долгий век. Обидно так мало узнать жизнь, а потом быть вынужденной уйти из нее. Я глянула на королеву: Маргарита по-прежнему казалась равнодушной к происходящему. Может, ей и вправду было все равно. Она не могла думать ни о чем, кроме смерти Эдуарда... умного, красивого мальчика, на которого возлагала все упования. Теперь у нее оставался только несчастный Генрих. Задавалась ли она вопросом, что станется с ней? Если да, то ничем этого не выказывала.

Мы все ехали с кавалькадой угрюмых стражников неизвестно куда.

Наконец вдали показался Ковентри. Въехав в него, мы остановились перед серым каменным домом.

Поднялась суета, и вскоре нас препроводили внутрь. Маргариту увели, а я осталась под надзором двух женщин. Мне стало любопытно, кто они. Обе походили на придворных дам.

— Готова поклясться, леди Анна, вы устали от долгого пути, — сказала одна.

— Он был несколько утомительным.

— Мы принесем вам поесть. Может, хотите вымыть руки?

— С большим удовольствием.

Принесли тазик. Женщины стояли возле него, одна из них подала мне полотенце. Потом они ушли и вернулись с хлебом, мясом и кувшином эля.

Я поблагодарила их, но к еде лишь едва притронулась, так как беспокоилась о том, что с королевой Маргаритой и что уготовано мне.

Казалось, прошло много времени. Женщины шептались друг с другом. Им явно поручили надзирать за мной. В конце концов появились два стражника и велели мне следовать за ними.

С неистово бьющимся сердцем я повиновалась. Меня привели в небольшую комнату. У окна, Широко расставив ноги, стоял спиной к двери рослый человек.

— Вот эта леди, — произнес один из стражников.

Стоящий повернулся, я с изумлением узнала в нем короля Эдуарда. И остолбенело уставилась на него. Потом, опомнясь, подошла к нему и преклонила колена.

Я не смела поднять на короля глаз. Меня била дрожь, и сердце, казалось, вот-вот вырвется

из груди.

На плечо мне легла рука.

— Можешь подняться, — сказал король. — Стоять на коленях не очень удобно.

Я встала и взглянула ему в лицо. Эдуард улыбался, и меня поразила его красота.

— Маленькая Анна Невилл, — сказал он. — Да ведь ты до сих пор еще ребенок.

После этого привлек меня к себе и поцеловал сперва в одну щеку, потом в другую. Я поразилась теплоте его приветствия.

— Ты дрожишь. Не бойся. С тобой ничего не случится. На тебе вины нет. Тебя использовали, маленькая Анна. Я прекрасно это знаю. Мой брат ручается, что ты будешь нашим другом. Это ведь правда?

Мои глаза наполнились слезами. Я любила Эдуарда в ту минуту и понимала, почему люди хотят видеть его королем. Он был поистине король, так как эта ласковая нежность ничуть не умаляла его силы. Даже увеличивала ее. Мне было понятно, отчего Ричард так восхищается им.

— Я хотел поговорить с тобой сам, — сказал Эдуард. — Мой брат — любимый брат Ричард — рассказывал мне о вашей дружбе в Миддлхеме. Сколько тебе лет?

— Пятнадцать, Ваше Величество.

— Юная... совсем ребенок. Но скоро повзрослеешь. Ты много страдала. Лишилась отца. Его смерть меня опечалила. Хочу, чтобы ты знала: услышав, что он находится в отчаянном положении, я послал человека с приказом сохранить ему жизнь. Не мог допустить, чтобы такой старый друг погиб, сражаясь против меня. Я не хотел вражды между нами. Мы дружили много лет, а потом... Но прошедшего не вернешь, он жестоко поплатился, а ты, его дочь, находишься здесь. Я знаю, что тебя отдали в руки врагов. Знаю, что ты обручилась с принцем. Это все уже позади, леди Анна, и теперь о тебе позаботятся. Хотела б ты поехать к сестре, герцогине Кларенс?

— О, Ваше Величество, если б я только могла!

— Поедешь. Она будет с нетерпением тебя дожидаться. И ты вновь станешь, кем тебе положено быть... верной королевской подданной, а?

— Да... право же, Ваше Величество. Я вам очень благодарна.

— Будет, будет, дитя мое. У тебя красивое личико. Тебе нужны отдых... забота. Тяжелое это было время, правда? Однако, маленькая Анна, наши беды — и твои, и мои — позади. Поэтому давай радоваться. Очень скоро ты встретишься с сестрой. Готовься. Но сперва еще кое-кто хотел с тобой повидаться. Побудь здесь, он скоро придет.

Мне даже не верилось. Я слышала, что король любит иногда пренебречь условностями, что он великодушен, и его часто осуждают за снисхождение к врагам, но все же изумилась. Конечно, Эдуард знал, что я не по своей вине попала к Ланкастерам; но все же меня поразили его дружелюбие и легкость, с которой он закрыл глаза на то, что я оказалась среди его врагов и, следовательно, тоже врагом. Тронуло и то, как он говорил о моем отце, погибшем в попытке его свергнуть.

Эдуард был необыкновенным человеком, и в ту минуту я поняла, что буду предана ему до конца жизни.

Я осталась одна. Через несколько секунд дверь открылась, и вошел Ричард.

—Анна! — воскликнул он и бросился ко мне с распростертыми объятиями. Крепко прижал к себе на несколько секунд. Потом отступил и взглянул на меня.

— Ты изменилась.

— Ричард, это было ужасное время.

— Я часто думал о тебе.

— И я о тебе... очень много думала.

Ричард тоже изменился. Подрос, правда, немного и все еще оставался несколько хрупким. Когда-то он говорил, что на четыре года старше меня, значит, ему было девятнадцать. Но теперь это был мужчина... уже не мальчик.

Мы стояли, молча глядя друг на друга.

Наконец я сказала: