Спящий город - Олег Таругин

Видимо, желая разрядить обстановку, майор, еще не понявший, в чем дело (Обиру от него частично закрывала голографическая модель станции), с фальшивым оптимизмом в голосе произнес:

— Не бойтесь, Обира батьковна, мы хоть и диверсанты, но уж до такого не дойдем! Это я вам ответственно обещаю и торжественно клянусь! А то, что… — Он осекся, заметив слезы в глазах обернувшейся к нему Хранительницы. — Что-то не так? Я опять сморозил глупость? — Майор вопросительно взглянул на Юрия Сергеевича, делающего ему какие-то знаки.

Генерал указал на застывшую в прострации Обиру, сквозь непробиваемую с виду "рыцарскую" оболочку которой вдруг прорвалась уже не просто обычная, а испуганная и жаждущая рядом сильного мужского плеча молодая беззащитная женщина… Московенко наконец понял, слегка смущенно кивнул в ответ и, подойдя к Обире, неуверенно приобнял ее за плечи. Неуверенно — поскольку не знал, как может отреагировать на этот простой человеческий жест загадочная и непостижимая Хранительница, однако… Страхи его оказались излишними — в незаметной для окружающих внутренней борьбе победила женщина. Всхлипнув, Обира обняла майора, прижалась к нему и, спрятав лицо на его груди, расплакалась — впервые в своей нереально долгой жизни…

Крякнув то ли от досады, то ли, наоборот, с одобрением, генерал утянул более чем удивленного Зельца в угол зала и тихонько пробормотал:

— Ох, бабы, бабы… никуда вы от самих себя да своего начала женского не денетесь… В мои-то годы в такую авантюрину влипнуть… А дайте-ка мне, капитан, сигарету, что ли… Зельц протянул ему пачку и, дав прикурить, удивленно спросил:

— Я думал, вы не курите?

— Курю… — буркнул тот, затягиваясь. — Раз в десять лет… Вообще-то бросил — врачи не велят, но как тут не закуришь? — Юрий Сергеевич тряхнул головой Ги грустно усмехнулся: — Вот, блин, бывает же такое…

— Ты не поверишь, Саша, но я никогда раньше не плакала… Наверное, это выглядело ужасно, да? Я не должна была показывать свою слабость, ты, вероятно, во мне разочарован? Да, я Хранитель, я готова и буду исполнять свой долг до конца, но… я, оказывается, еще и обычная женщина… Я только сейчас это поняла — и это очень прекрасное и тяжелое Знание… Во мне что-то меняется, что-то очень важное происходит со мной… И меня это пугает… — Обира подняла заплаканное лицо, ставшее милым и беззащитным, и взглянула в глаза майора. — Я говорю глупости, да? Прости… Но я поняла и еще кое-что — и это очень стыдно, это недостойно рыцаря-Хранителя, но я… я… я не хочу больше быть одной… — Бывшая неприступная Хранительница, а ныне — просто женщина снова уткнулась лицом в затянутую пустынным комбезом грудь Московенко. Голос ее зазвучал совсем глухо, однако майор расслышал все, что она сказала:

— Обещай мне… Я знаю, что ты пойдешь на станцию, знаю, что можешь не вернуться оттуда, знаю, что в вашем мире достаточно нормальных женщин, но… если все это закончится, если Город и вы выполните свое задание и уничтожите станцию… обещай, что не оставишь меня здесь… обещай, что вернешься за мной… обещай! — В полутьме вновь вспыхнули на раскрасневшемся, влажном от слез лице прекрасные глаза: — Обещай, майор! Пожалуйста… — одними губами, беззвучно прошептала она последнее слово. — Пожалуйста…

— Я обещаю… — также едва слышно ответил майор. — Я никогда не оставлю тебя. Ни здесь, ни где-либо… И, если я вернусь, я всегда буду рядом… — Сказанное далось ему нелегко — общение с женщинами (не в физическом смысле — в духовном) всегда представляло для него определенные сложности, однако он продолжал говорить: — Не бойся ничего, мы выполним свою миссию и обязательно вернемся… Ведь если станция будет уничтожена, то и тебе не нужно будет оставаться в Городе, правильно? И тогда я заберу тебя с собой.

* * *

Генерал, верный каким-то своим моральным принципам, выждал еще минут десять ("Раскурил я вас, капитан, ну да ничего — сочтемся".) и, вежливо покашляв, "вышел на освещенное голографическим солнцем пространство. Зельц держался позади, стараясь не смотреть на застывших лицом к лицу майора и Обиру — он тоже был весьма тактичен. Впрочем, былая двусмысленность исчезла — это чувствовали все находящиеся в комнате люди, все четверо…

Московенко, прикрыв спиной Хранительницу, обратился к генералу:

— Простите, Юрий Сергеевич, я понимаю, что это было, как вы говорите, "не вовремя", но… так получилось…

— Ладно, Саша, — Музыкальный по-стариковски устало махнул рукой, — чего уж там… Жизнь — штука хитрая, сам знаешь, не маленький… Что делать-то будем? А, майор?

Вместо Московенко ответила Хранительница, И голос ее — в который уже раз! — зазвучал по-новому: в нем не было более ни капли превосходства или какой-то скрытой доселе умудренности — перед офицерами стояла просто красивая молодая женщина:

— То, чему вы стали невольными свидетелями, было… весьма неожиданно и многое изменило… во мне… Надеюсь, вы простите мне эту маленькую слабость… В остальном же не изменилось, увы, ничего. Над всеми нами по-прежнему нависает огромная опасность, и только мы способны ей противостоять. Что бы ни произошло между мной и майором, он выполнит свой долг — так же, как и я… И если нам не суждено будет, — губы Хранительницы предательски дрогнули, но, взяв себя в руки она сдержалась ("Молодец, баба" — одобрительно подумал генерал), — быть вместе, это не изменит ничего в наших планах… — Она замолчала. Мужчины видели, сколь нелегко далась ей последняя фраза.

Заговорил генерал, также постаравшийся, насколько это было возможно, чтобы его голос звучал по-отечески мягко:

— Сударыня, я ни в чем вас, поверьте, не упрекаю… Тем более что вы и сами все прекрасно понимаете. Ваш — уж извините, что я так фамильярно, — Саша прежде всего офицер. По крайней мере нас с ним так воспитывали — долг, интересы Родины прежде всего… ну и тому подобное… Хотя я не об этом… Вот всегда говорили, что война не женское дело, что воевать — удел сильных мужчин… А я вот как думаю: женщинам на войне, конечно, не место, однако ждать и хоронить своих мужей да сыновей гораздо труднее, чем воевать… Вот такая у меня философия относительно женщин на войне… Впрочем, извините, боюсь, вы меня так и не поняли — старею, говорю сам не знаю что… — Юрий Сергеевич помолчал несколько секунд и тихонько сказал: — Мне Сашка ваш как сын… Не хотел я ту, кого он выберет, его из боя заставлять ждать — понимаете теперь, о чем я? А впрочем, ладно… — Он устало махнул рукой. — Если и не поняли, значит, к лучшему. Многие знания, как известно… — И добавил без паузы: — Ты кого с собой возьмешь, майор?

* * *

— Такая вот научно-фантастическая сказочка, мужики… — закончил Московенко краткий пересказ всего того, о чем сам недавно узнал от Хранительницы. И, оглядев своих сосредоточенно (это еще мягко сказано) молчащих бойцов, добавил: — О наличии вопросов не спрашиваю, так как ответить на них все равно не смогу. А в остальном я, как видите, оказался, к сожалению, прав — нам предстоит ни много ни мало спасти весь мир… — Он помолчал, задумчиво глядя через окно в вечереющее небо и думая о чем-то своем (скорее о ком-то), и сказал: — По традиции спрашиваю: желающие смотаться в Космос есть?