Внутренний порок - Томас Пинчон

— Великолепно, как раз этого мне и надо — обсуждать муки совести с помощником окружного прокурора.

— … личность установлена, — объявил телевизор, и Пенни потянулась к ручке громкости. — Это Рик Доппель, безработный недоучившийся студент УКЛА.

— А мне сдаётся, нет, — пробормотала Пенни. — Это Чаки.

И черти меня дери, про себя добавил Док, если это ещё и не восставший из мёртвых тенор-саксофонист.

Решив выглядеть профессионально, Док затянул волосы на затылке в тугой хвостик, закрепил кожаным зажимом, который ему, как он только потом вспомнил, подарила Шаста, а сверху нахлобучил чёрную винтажную федору, после чего повесил магнитофон через плечо. В зеркале он смотрелся вполне достоверно. В тот день Док направлялся в каньон Топанга — навестить «Доски» под видом музыкального репортёра подпольного самиздатского журнала «Каменный вертак». Денис поехал с ним, изображая фотографа, — в майке с известной деталью фрески Микеланджело «Сотворение Адама», на которой Господь протягивает Адаму руку, вот-вот коснутся друг друга — только в этом варианте Господь протягивает ему зажжённый косяк.

Всю дорогу до Топанги, под радио, выдававшее на полной громкости «Марафон Суперсёрфа», без всякой рекламы притом, — что казалось странно, пока Док не осознал, что никому из высидевших бы до конца этот кошмар учителя музыки, где полно удвоенных блюзовых строк, ублюдочных «мелодий» в одну ноту и отчаянных вокальных эффектов, не было никакой возможности принадлежать ни к какой демографической группе потребителей, известной в рекламном бизнесе. От этого проявления белоэксцентрического запойного поведения лишь изредка случались, к счастью, отступленья: «Труба» и «Птица на сёрфе» «Мусорщиков» и «Бамбук» Джонни и «Ураганов», синглы Эдди и «Балаганщиков», «Бель-Эров», «Голливудских Саксонцев» и «Олимпиков» — сувениры из детства, с которым Доку никогда особо не хотелось расставаться.

— Когда сыграют «Текилу»? — всё время интересовался Денис, пока — они уже заезжали по дорожке к съёмному особняку «Досок» — она действительно не началась, испанская модальность и фламенкоидные тремоло на малом барабане заклятых врагов сёрфера, Стелющихся. — Текила! — завопил Денис, когда они примостились в последней парковочной щёлке.

Дом некогда принадлежал половине любимого народом вахлацкого музыкального дуэта сороковых, а теперь «Доски» арендовали это жильё у басиста-ставшего-шишкой-компании-звукозаписи, что наблюдатели тенденций считали ещё одним признаком конца Голливуда, если не света в привычном им виде.

На манер девушек в гавайском аэропорту вперёд с гирляндами, вернее, бисером любви, вышла пара приусадебных поклонниц, Бодхи и Цинния, повесили их Доку и Денису на шеи, а затем повели на экскурсию по дому, оглядевшись в котором менее терпимая личность тут же подумала бы: Ни фига себе, вот что бывает, когда люди слишком быстро зарабатывают слишком много. А вот Док понимал, что всё зависит от твоих представлений об излишестве. За годы работы ему приходилось посещать горделивый дом-другой в Л.А., и вскоре он заметил, сколь мало понимания того, что хипово, способны проявлять самые обеспеченные, и в грубой пропорции к накопленному состоянию условие это лишь ухудшается. «Доскам» пока удавалось избегать серьёзного ущерба, хотя у Дока были сомнения насчёт кофейных столиков, сделанных из антикварных гавайских сёрферских досок — пока он не заметил, что на досках этих волну оседлаешь запросто, стоит лишь отвинтить ножки. Благодаря изобретательному применению porte cockere, во многие чуланы можно было не просто войти, но и въехать — они были набиты костюмами прошлых и будущих миров, приобретёнными в Калвер-Сити на исторических распродажах имущества студии «МГМ»[33]несколько месяцев назад. Каждый день из «Юргенсена» в Беверли-Хиллз доставляли сюда заказанные обеды на двадцать-тридцать персон. Имелась тут курительная комната для дури с огромной трёхмерной репродукцией знаменитой «Большой волны у Канагавы» Хокусаи в стекловолокне, что выгибалась от стены к потолку и противоположной стене, и в это вечноподвешенное чудище можно было забираться под сень пены, хотя время от времени гость, бывалоча, слетал с катушек и отказывался дёрнуть, когда до него по кругу доходил косяк, что «Досок» только устраивало: они ещё не вышли из той стадии своего сёрфово-беспризорного прошлого, когда дорожили каждой крошкой дури, и жадничали, как обычно.

Снаружи, по террасе с видом на каньон бродили на солнышке длинноволосые короткоюбые милашки — ухаживали за кустиками марихуаны или катали на колёсиках огромные подносы с тем, что едят, пьют и курят. Приходили и уходили собаки — некоторые разумно спокойны, кое-какие с неврозом навязчивых состояний: приносили тебе вроде бы обычный с виду камень, который ты им бросал, всякий раз всё дальше и дальше, и так последние полчаса («Он по такому улетает, чувак»), а случалось, какая-нибудь падала жертвой той породы гуманоидов, для коей развлечение — кормить собаку ЛСД и смотреть, что получится.

В несчётнейший уж раз Доку пришлось вспомнить, что на каждую такую группу приходится сотня, а то и тысяча банд, вроде «Пива» его двоюродного, обречённых влачиться в безвестности, питаясь одной лишь верой в неуничтожимость рок-н-ролла, на дури и нервах, братстве и сестринстве, на доброй бодрости. «Доски», оставив расклад без изменений — традиционные две гитары, бас и барабаны плюс духовая секция, — состав свой меняли так часто, что лишь кропотливейшие историки музыки теперь хоть как-то соображали, кто тут кто или кем был. Что совершенно не важно, ибо нынче группа эволюционировала скорее в торговую марку, на много лет и перемен состава отстоящую от тех крутых маленьких щеглов, сплошь повязанных узами крови или брака, что босиком, бывало, шли на приступ «Закусочной Кантора» на Фэрфэксе и всю ночь жрали там пончики, тусовались и старались не спровоцировать телохранителей какой-нибудь рок-звезды ни на какое происшествие. Стоило же некогда дружелюбному к хиппи заведению, озаботясь возможными судебными исками и расходами по страхованию, вывесить таблички «Вход только в обуви», все «Доски» отправились в тату-салон в Лонг-Биче и вытатуировали себе вокруг лодыжек сандальные ремешки, что некоторое время дурачило управляющих, а потом «Доски» всё равно переместились в места пошикарнее, дальше на запад. Но пару лет ещё по этим чернильным сандалиям можно было определить, кто играл в группе с самого начала.

Уже где-то около недели у «Досок» среди прочих гостил «Прыщавый Кабздох» — британский коллектив, который здесь крутили некоторые местные радиостанции из тех, у кого пульс порегулярнее, — сами все до того расслабленные, что люди, поговаривали, вызывали «скорую», приняв Генеральную Паузу в исполнении группы за некий коллективный припадок. Сегодня они обрядились в вельветовые костюмы в широкий рубчик странно сияющего оттенка буроватой позолоты и щеголяли правильно геометрическими причёсками от «Салона Красоты и Цирюльни Коэна» в Восточном Лондоне, где некогда подмастерил Видал Сэссун, — каждую неделю ребятки грузились в небольшой автобус и ехали туда с выданным еженедельным пайком каннабиса, а там их усаживали рядком, и они хихикали, листая старые номера «Сплетника» и «Королевы», а тем временем ножницами им подравнивали асимметричные бобы. На прошлой неделе ведущий вокалист вообще решил официально сменить себе имя на Асимметричный Боб — после того, как зеркало в ванной после трёх часов грибного эксперимента явило ему, что его лицу на самом деле присущи две отдельные стороны, выражающие две яростно различные личности.