Талант и поклонники - Елена Ларина

— Я восхищен. Без шуток, я восхищен! Вы истинная леди, я в вас не ошибся. Позвольте предложить вам мою машину — вас отвезут. А завтра, ну, скажем, в двенадцать, жду вас в издательстве — юристы подготовят договор.

— Хорошо, до завтра.

— До завтра, Анна Юрьевна.

До завтра.

Договор мы подписали. Я вышла из издательства, остановилась на тех самых ступенях, которые, видимо, и определили мою судьбу, вдохнула весенний — уже совершенно весенний, март на дворе — воздух и пошла через улицу, в парк. Прямо по грязи, проваливаясь почти на всю длину каблука-шпильки, наплевать — я не должна больше думать о пятнах, я могу сегодня же купить себе новые сапоги, богатый человек может делать что хочет, это и есть свобода. И пусть я еще даже не настолько богатый человек — надо себя отпустить, надо это почувствовать, чтобы поверить, что теперь я действительно все могу. Ну вот хоть в этой грязи почувствовать — и я шла вглубь, без дороги, прямо к какому-то обрыву, за которым оказалось внизу футбольное поле, и голые штанги ворот, и уже кто-то сидит на лавочке, над обрывом, пиво пьет, и руку положил на плечо прижавшейся к нему девушки.

И вот я иду, тоже вроде бы в поисках лавочки, нащупывая в сумочке телефон, отыскивая заветный номер — звонить Ивану. Накануне я ничего ему не сказала — боялась спугнуть, боялась, что он меня отговорит, убеждала себя, что должна все решать сама. Иначе все будет, как с Сережей когда-то — он за меня решит…

Да просто я вчера слишком устала, слишком много было переживаний — у меня не было сил после этой роскошной нереальной квартиры, после коньяка и машины с шофером спускаться снова в подвал на «Третьяковской» и сразу же начинать жить по иным законам и правилам. Я отложила до завтра — и, когда шофер спросил меня, куда ехать, я назвала, поколебавшись несколько секунд, свой собственный адрес — я не поехала к Ивану, а поехала домой. Грезить о Париже.

Вот так странно устроена моя голова. И теперь я думаю — если Иван мне не ответит сейчас, когда я решилась ему позвонить — я сама буду в этом виновата. Я не захотела разделить с ним вчерашний вечер.

«Абонент временно недоступен». Что ж, он в метро. Так и должно быть. Перезвоню минут через двадцать — а пока у меня есть время подумать о том, что было вчера — и о том, что было сегодня. Потому что сегодня случилась еще одна вещь — ее нельзя было ни предсказать, ни запланировать. И это чудо, чудо, что мне удалось сохранить спокойствие и ничем не выдать себя.

Договор мы подписали в кабинете Василия Игоревича, в присутствии юриста и еще каких-то сотрудников. Он поздравил меня, поздравил всех с обретением нового автора, было даже сказано что-то вроде: «Надо бы шампанского — но шампанское потом, сперва результат!» Деньги сегодня днем должны быть у меня на счету — счет они открыли мне сами.

Потом все ушли, а он вызвал к себе редактора, с которым мне предстоит работать — чтобы обговорить всем вместе детали — впрочем, как я поняла, она уже была в курсе и подготовила, по его заданию, некий план действий.

Я сидела в кресле, когда она вошла — в очень удобном кресле у стола с сигаретой и чашкой кофе — все располагало к спокойной, приятной беседе. Это меня и спасло — я вцепилась в сигарету и в чашку. Потому что она сразу же показалась мне смутно знакомой — смутно, я не могла понять, где ее видела, и, слава богу, у меня хватило ума не спрашивать у нее — думала, что сама вспомню.

Очень знакомое лицо. Платиновая блондинка, крупная, довольно миловидная, средних лет — Людмила. Она села к столу — и я отметила, конечно, некую скованность ее позы — я сидела не так, так я сидеть не научилась и уже, вероятно не научусь, так я сидела бы, если бы я была здесь подчиненной. Костюм светлый — приличный, но не более того, дорогих украшений нет. Она разложила мои рукописи, подалась слегка вперед и — вполоборота к нему, вполоборота ко мне, стараясь всем вовремя улыбаться, заговорила о моих текстах, о том, что можно использовать, где сильные стороны и какой желателен был бы сюжет. В какой-то момент он ее перебил — и она обернулась к нему, наклонилась, вслушиваясь в его слова — я успела еще подумать, как же он их вышколил, в каком страхе держит, каждое слово ловят, боятся, значит, — и вот тут я ее узнала.

Это была одна из девушек с кассеты. С той кассеты, которую я нашла у Сергея. Та самая, которая пыталась закрыться от камеры простыней и плакала. Я рассмотрела ее так хорошо именно потому, что Сергея в этот момент не было в комнате.

Больше я, разумеется, ничего не слышала. Моих сил хватило только на то, чтобы кивать и улыбаться — улыбка была, видимо, несколько вымученной, потому что хозяин кабинета заметил, что что-то не так и, поняв все по-своему, свернул разговор. Он решил, что я просто утонула в потоке информации — но поток обтекал меня, не задевая.

Я смотрела на нее и не могла поверить — один шанс из тысячи, из сотни тысяч был, что я могу ее встретить. Огромный город. Как это могло произойти? Я смотрела — и не знала, куда мне самой спрятаться, первое мое желание было — сделать движение к ней, второе — спрятаться, защититься от нее. Я испугалась, что и она меня узнает — и только потом поняла, что она узнать меня не могла никак. Она не видела меня никогда, видит первый раз в жизни, это совершенно точно.

— Анна Юрьевна, я понимаю, что вам сложно вот так, с ходу… Но это уже производственный процесс, ничего не поделаешь. Надо решить, о чем вы будете писать.

Сейчас я вообще не понимаю, о чем они говорят. А если не понимаешь — надо улыбаться и соглашаться, там разберемся. Сейчас мне не до их проблем — у меня есть свои. И тут я вспоминаю, что договор подписан, что я должна написать текст во что бы то ни стало, и что она мой редактор, ее ко мне «прикрепили» — и, значит, я должна буду теперь всегда, всегда ее видеть.

Если бы договор не был подписан, я бы ушла. Но он подписан. И она здесь, передо мной. Улыбается мне и просит не переживать — все образуется.

— Да, да, конечно, все образуется. Я подумаю насчет сюжета. Вы позволите мне немного подумать?

Подумать они мне позволяют — несколько дней. На прощание она оставляет мне свою визитку с телефоном: «Звоните в любое время, я для того здесь и работаю, чтобы вам помогать». И он тоже дает мне свою визитку с прямым номером и тоже предлагает звонить и советоваться.

Я киваю. Она уже вышла — и я мысленно несусь за ней по лестнице, вижу, как задирается край ее юбки, как она переставляет ноги по ступенькам, как стучат ее каблуки — это женщина, с которой занимался любовью мой муж, я хочу ее видеть, всю… Впрочем, раздетой я ее уже видела, так что уж теперь. Я сижу, уставившись на дверь, в руках у меня две карточки, ее и его, и я почти пропускаю мимо ушей приглашение в ресторан — отпраздновать сегодня вечером будущее сотрудничество и еще раз поговорить о том, чего они ждут от моего романа — может быть, там этот разговор пойдет легче, чем здесь. Я опять машинально киваю — да, да, конечно. Я думаю только о том, чтобы выйти за ней — и соглашаюсь на все. Он мне позвонит, ближе к вечеру, да? Хорошо, хорошо! Он провожает меня до дверей, и я вылетаю в коридор — но в коридоре, конечно, никого уже нет. И мне остается только месить грязь в парке.