Дикая связь - Джей Бри

смята, и горит лишь одна лампа. Комната менее роскошная, чем моя, но более уютная, чем минималистская комната Норта. На кровати лежит одеяло ручной работы, старое и изношенное, но за ним хорошо ухаживают, а у стены шкафа стоит ряд ботинок. На одном из стульев висит его куртка и разнообразное оружие, а на прикроватной тумбочке лежат пистолет и нож.

На комоде стоит семейная фотография, и я стараюсь не смотреть на младшую, более счастливую версию Грифона, который ухмыляется, обнимая отца. Его сестра тоже там, оба они подростки, и она – его зеркальное отражение. Мне требуется секунда, чтобы понять, что на фотографии он без шрама, его волосы короче, а глаза менее… настороженные.

Он действительно счастлив там.

— Мы спим или подглядываем? — рычит он на меня, и я вздрагиваю, отходя от фотографии. Я перехожу на другую сторону кровати, ту, которая все еще идеально заправлена, и проскальзываю под одеяло.

Когда Грифон забирается с другой стороны, он выключает свет и остается на своей стороне. От его холодного обращение мне чертовски не по себе.

Слава Богу, темно, и он не видит, как покраснело мое лицо от смущения. Я говорила Гейбу, я знала, что все так и будет!

Проходит час, прежде чем я наконец отключаюсь.

***

Я просыпаюсь раньше будильника, потому что мое тело теперь находится в правильном временном графике наших тренировок. Тело Грифона горячо и твердо прижато к моему на кровати, его нога протиснута между моими, а лицо зарыто в мою шею, как будто он нуждается в моем запахе так же сильно, как я нуждаюсь в его.

Это больно.

Моя грудь болит от суровости этой ситуации, потому что прошлой ночью он лег спать так далеко от меня, как только позволял матрас, и все же во сне, благодаря узам внутри, мы снова запутались друг в друге.

Мне хочется кричать и что-то крушить, и впервые за несколько недель это не связано с узами.

Я осторожно отцепляюсь от него и тихо пробираюсь в ванную, чтобы пописать и подготовиться к тяжелой утренней тренировке. Брут очень внимателен, вылезает из моих волос и ходит со мной по ванной, следя за каждым моим движением. Это успокаивает, когда он рядом, его большие пустые глаза видят все и ничего одновременно, и к тому времени, когда я одеваюсь и готова к выходу, моя голова снова ясная.

Мне все равно, если они все меня ненавидят.

Грифон проснулся и оделся, сидит на краю кровати, когда я выхожу из ванной. Он едва обращает на меня внимание, пока направляется туда, откуда я только что вышла, а я тем временем включаю в телефоне музыку для утренней пробежки. Атлас одолжил мне свои наушники, чтобы я бегала с ними каждое утро, и это сделало весь опыт терпимым.

Когда Грифон выходит из ванной, он не ждет меня и не разговаривает со мной, а просто идет к двери, словно ожидая, что я последую за ним, и поскольку у меня нет другого выбора, я так и делаю.

Поскольку его спальня находится на нижнем этаже, мне немного легче запомнить дорогу к парадной двери и к выходу из поместья. Ранний утренний воздух холоднее, чем несколько недель назад, мои легкие обжигает холод, а пальцы немеют почти сразу, но жаловаться на это бессмысленно, так что я просто пригибаю голову и иду вперед.

Грифон задает темп, и это жестоко.

Я не знаю, что я могла сделать в этот раз, чтобы разозлить его – я ведь здесь, не так ли? – но к тому времени, когда мы прибываем в спортзал, я едва сдерживаюсь, чтобы меня не стошнило. Я не чувствовала себя так уже несколько месяцев, как будто вся тяжелая работа по повышению уровня моей физической подготовки была напрасной, потому что он просто выбил меня из колеи одним махом.

Он также едва дышит.

Я его ненавижу.

— Пять минут на растяжку, потом спарринг, — говорит он, даже не глядя на меня, открывает зал и включает свет, пока я распластываюсь в луже на матах.

Я снимаю свитер, который был на мне, и остаюсь в одной майке Гейба и шортах для бега, а затем начинаю растягивать мышцы, как будто это поможет мне выжить. Я уже знаю, что не поможет, и мое и без того хрупкое и уязвленное эго вот-вот разлетится на куски от всех его критических замечаний.

Тем не менее, я держу рот на замке.

Он раздевается до майки и шорт, а затем приносит мне бутылку воды. Он никогда не делал этого раньше, и я беру ее, слегка кивнув головой в знак благодарности.

Больно признавать, насколько все это хреново для меня.

— Я всегда думал, что Норт был суров к тебе, называя соплячкой, но сейчас ты действительно ведешь себя как соплячка.

Я поперхнулась водой, расплескав ее по себе, как идиотка. — Прости? Как я могу вести себя сейчас как соплячка? Я ни разу не пожаловалась!

Он наклоняет голову, словно соглашаясь, что я права, но продолжает. — Тебе было что-то нужно, и мы тебе это дали. Вместо того, чтобы быть благодарной за то, что Норт прогибается, чтобы помочь тебе избежать связывания, ты дуешься из-за этого.

Я буквально не могу найти слов, чтобы ответить ему.

Мне ничего не приходит на ум.

Поэтому вместо этого я закручиваю крышку на бутылке с водой и встаю, отряхивая ноги и двигаясь в тех позах, которые он показал мне. Грифон остается на месте, скрючившись на матах передо мной, а я перехожу к следующей стойке только тогда, когда он удовлетворен тем, как выглядит последняя.

Я долго контролируемо вдыхаю и выдыхаю, используя медитативные техники, чтобы очистить голову. Слава Богу, это легко сделать, если меня не затуманивают узы или безумие, и к тому времени, когда он встает и занимает позицию для спарринга со мной, я снова спокойна.

Следующий час он проводит, швыряя меня по матам.

Я учусь падать как боец, смягчать удары и перекатываться в свою пользу. Я учусь правильно переносить свой вес и использовать импульс против своего противника. Я учусь бороться, даже когда меня победили, продолжать борьбу, даже когда человек в три раза больше меня повалил меня на землю.

А потом, когда я уже выдохлась и была вся избита, Грифон решает доказать свою правоту, потому что действительно не умеет уходить, когда я падаю.

Его тело врезается в мое и опускает меня на маты, мои руки