Круговорот парней в природе - Елена Логунова

– Рузочка, милая, а ты не видела… – начал Борис Абрамович – и осекся.

Спрашивать о посторонней девушке ревнивую супругу было бы большой ошибкой.

– Вай ме, что еще, кроме консервного ножа, ты потерял?! – мигом вспылила Рузанна.

– Ничего-ничего, это я сам найду, – успокаивающе проворковал Борис Абрамович.

Он с самым невинным видом вышел из кухни и отправился на поиски растрепанной русоволосой главы русско-японской делегации.

Разбудил меня певучий голос мадам Шульц. Она приветливо скликала постояльцев на ужин.

– Чтоб ты подавилась своим ужином, горлопанка! – неоправданно злобно пробурчала моя Тяпа.

Она смертельно ненавидит подъемы по тревоге и злейшим своим врагом почитает будильник. Разбуженная Тяпа, скажу я вам, злее голодного цепного пса. Сильно припозднившийся незваный гость и автор телефонного звонка, поступившего в три часа ночи, навлекают на себя ее вечное проклятие.

– Поспать бы еще…

– Ах нет, лучше умереть, – слабым голосом прошелестела нежная Нюнечка.

– Умолкните, обе! – беззвучно взмолилась я и крепко сжала виски ладонями.

Голова болела страшно. Черт меня дернул пить водку, а потом еще спать в душном помещении!

Проклиная собственную глупость (провокаторша Тяпа и рохля Нюня осмотрительно примолкли и спрятались, чтобы не попасть под раздачу), я выползла из своей провиантмейстерской каморки в коридор, густо пропахший тушеной капустой, и там почувствовала себя совсем плохо.

– Что тебе сейчас нужно, милая моя, так это немного прогуляться на свежем воздухе, – голосом добренькой мамочки подсюсюкнула Нюня.

– В сад, все – в сад! – бессмертной фразой писателя Чехова (по первой профессии – медика), подтвердила врачебную рекомендацию Тяпа.

Я не стала с ними (и литературно-медицинским классиком) спорить – сил не было, послушно напялила курточку и пошла, пошатываясь, вниз по лестнице, поминутно зависая на перилах, чтобы унять тошноту и головокружение.

Неприметная калитка вывела меня со двора гостиницы прямо в заснеженный лес.

– Фу-у-у! Уф-ф-ф! – зашумела я, выдыхая алкогольные пары и вдыхая свежий морозный воздух.

Пыхтя, как паровозик, я топала по лесу, не разбирая дороги. Под ногами бодро трещал вчерашний снежок, успевший схватиться крепкой корочкой. Под слоем снега, белого и хрустящего, как засохшее пирожное «безе», прятались канавы, коряги, пеньки и цепкие шипастые плети дикой ежевики, замерзшие до состояния стальной колючей проволоки. Все эти противопехотные оборонительные сооружения я преодолевала с невозмутимостью тяжелого танка. Неоднократно обруганные псевдотуристические башмаки наконец-то показали себя с самой лучшей стороны.

Гремя, треща и хрупая, я шагала по тропинке, которую наметил на бездорожье какой-то другой путник, пока передо мной не возникло серьезное препятствие в виде поваленного дерева. Здоровенное серое бревно, густо запятнанное лишайником, преградило мне путь, как шлагбаум.

– Может, пойдем обратно? – робко предложила Нюня.

Она страшно не любит преодолевать какие бы то ни было препятствия.

– Чего это, сразу обратно! – немедленно возразила своему антиподу отважная Тяпа.

У этой знатной авантюристки, наоборот, один вид преграды вызывает здоровую спортивную злость.

Тяпа с Нюней заспорили, а я, дожидаясь окончания очередного диспута на тему «Тварь ли я дрожащая или право имею?», с интересом рассматривала бревно.

Замшелый морщинистый ствол сразу после дождя прихватило морозом, и он покрылся гладкой ледяной коркой, прозрачной и чуть зеленоватой, как бутылочное стекло. Я увидела эту красоту благодаря тому, что кто-то стряхнул с бревна часть насыпавшегося на него снега. В лучах заходящего солнышка заснеженный лес блистал и искрился, а обледенелое бревно и вовсе сверкало, как хрустальный жезл Дедушки Мороза, впавшего на старости лет в гигантоманию. В жизни не видела такого красивого бревна!

– А много ли ты видела бревен? Можно подумать, всю жизнь провела на лесоповале! – немедленно встряла в мои прекраснодушные мысли вредная Тяпа.

– К счастью, Бог миловал! – суеверная Нюня тут же подбила меня перекреститься.

– Народная мудрость гласит: от тюрьмы да от сумы не зарейкайся! – наставительно сказала Тяпа.

Не зная, что на это возразить, мы с Нюней примолкли и в наступившей тишине услышали звуки, наводящие на мысли – о чем бы вы думали? – как раз о лесопильных работах! В незначительном отдалении, где-то за демаркационным бревном имени чокнутого Деда Мороза, занудно скрипела и повизгивала пила.

– А вот и лесоповал! – обрадовалась чему-то разудалая Тяпа.

– Какой лесоповал, ты в своем уме? – с необычной для нее грубостью возразила Нюня. – Мы находимся на территории биосферного заповедника, здесь лесоразработка запрещена! К тому же в наше время ни на одной приличной лесосеке старозаветными инструментами не работают, у лесорубов давно в ходу бензопилы!

– В-ж-ж-ж! – энергично зажужжало за баррикадой из бурелома.

– А вот и бензопила! – вконец развеселилась Тяпа.

– Это просто возмутительно! – обычно тихая Нюнечка при виде такого вопиющего нарушения экологической дисциплины очень рассердилась. – Кто-то пилит дерево в заповеднике? Это же преступление против природы! Мы должны немедленно пресечь это безобразие!

Предприимчивая Тяпа поняла сказанное как разрешение форсировать заградительное бревно и, не спрашивая меня, полезла на баррикаду. С другой стороны она была густо присыпана снегом. Я скатилась, как с горки, – быстро, легко и бесшумно, внизу зарылась в большой мягкий сугроб и из него, как из окопа, оглядела местность в поисках браконьерствующего лесоруба.

Затрудняя мою задачу, обе пилы как раз замолчали, а вечерние сумерки успели значительно умножить количество теней, так что я не сразу разглядела на пеньке под темной елкой черный силуэт. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы опознать в густой чернильной кляксе корявую человеческую фигуру. Я бы и вовсе ее не заметила, но мое внимание привлек долгий стон, полный неподдельной муки.

– Кажется, кому-то плохо! – взволновалась добрая Нюня, враз позабыв, что первоначально мы намеревались спасать не лесоруба, а истребляемый им лес.

Семья и школа воспитывали меня в духе товарищества и братства. Поддавшись нормальному человеческому состраданию, я проворно вылезла из сугроба и уже на ходу крикнула предполагаемому дровосеку:

– Эй, там, под елкой! Что с вами?

Страдалец замолчал, дернулся, привстал… И тут я вдруг поняла, почему черная фигура показалась мне корявой: у нее только одна нога! Вместо второй имелась культя, запятнанная красным.

– Боже! Опять одноногий! – испуганно ахнула Нюня.