Неземная девочка - Ирина Лобановская

Старший брат Алексей ушел служить в армию, только непонятно в какую. Говорили, что в казачью. И его там вскоре застрелили.

Средняя сестра Надя была тоже красавица, но другого типа, чем Вера. Полная, с темными, мохнатыми, как гусеницы, бровями, почти сросшимися на переносице, она выросла одновременно и совсем непохожей на сестру, и чем-то удивительно ее напоминала. Надя уехала делать революцию — сначала в Тамбов, а потом в Москву. И не присылала о себе ни одной весточки. Ходили слухи, что красавица Надя вышла замуж за замполита армии Блюхера. Род свой замполит вел из какой-то глухой деревеньки под Каховкой.

Взрослые дети не вспоминали о родной Димиевке: каждый из них по-своему искал счастья на земле.

Остались четырнадцатилетняя Люба и десятилетний Миша. И снова подошло тридцатое сентября…

Люба встала пораньше: она хотела испечь хоть самый маленький пирожок. Печь дымила, не слушалась. Люба заранее готовилась к этому дню. Жили брат с сестрой давно подаянием, и она стала оставлять немного муки и приберегать кусочки масла и яйца. В деревне подавали неохотно, часто грубо гнали от окон, выставляли прочь. Бедствуют они, думала Люба, сами живут впроголодь, где еще на чужих детей взять? И отправляла Мишу в соседние деревни, подальше. Может, там жизнь посытнее…

Потом из деревни выгнали батюшку, а злые люди объявили Любе, что их отец был дворянин, и мать тоже дворянка, тетка владела шоколадной фабрикой, а власть теперь принадлежит крестьянам, поэтому жизни хорошей пусть дворянское отродье не ждет. Мол, радуйтесь тому, что живете пока в своем доме.

Люба и не ждала. Она сначала надеялась, что их заберет к себе Вера, потом — Надя, потом — что вернется, наконец, Алексей… Теперь она не знала, что делать и как жить. Они с Мишей не могли даже пахать землю, потому что ее у них давно отобрали. А если бы и не отобрали, пахать было нечем, все порастащили, да и сил у детей вряд ли хватило бы.

Миша послушно пошел сегодня куда-то далеко, думая, что на Любины именины надо расстараться особенно. Пока он ходил, Люба с трудом справилась с печкой, которую давно пришла пора перекладывать, и испекла все-таки маленький пирожок. На двоих как раз хватит.

Она ждала брата, а тот никак не шел. Наверное, задержался в дороге или устал и присел где-нибудь отдохнуть… Чтобы пирог не остыл, Люба оставила его в печке, заботливо укутав.

Как всегда было весело в доме в этот день! Как громко, басисто смеялся отец, радуя жену и дочек забавными сюрпризами! Как звонко хохотал старший брат! Даже мать оттаивала и смотрела ласково, с улыбкой. В один из таких дней отец повез их всех в Киев фотографироваться. Сейчас они смотрели на Любу, такие разные и родные: отец, строго сдвинувшая черные брови мать, нежная красавица Вера, круглолицая Надя, смеющийся Алексей… Люба и Миша были тогда совсем маленькими, но и их тоже сфотографировали. Почему так долго нет Миши? Ему давно пора вернуться…

Люба осторожно раскутала пирог и отщипнула кусочек. Все время хочется есть… А раньше в саду было полно яблок, и дети бегали за шоколадом к маминой тете Шуре… Она умерла, и дядя тоже… Еще были дяди и тети в Киеве, но Люба не знала, что там с ними случилось сейчас, когда победила революция, и боялась ехать туда с Мишей, бросив дом на произвол соседей, которые пока еще не решались выгнать на улицу двоих сирот. Почему так долго нет Миши?

В окно постучала соседка:

— Люба, выйди!

Люба торопливо выскочила за дверь. Подумала, что ее пришли поздравить, совсем как раньше, несколько лет назад…

— Чоловик мий гутарит, — сказала соседка, отводя глаза, — що Миша бросився в Днипр. Утоп, гутарит… Може, брешет…

Та Люба стала бабушкой Алексея Демьяновича. Единственная выжившая из всей когда-то большой семьи. Упорно передававшая детям свою фамилию, а не мужа. Словно таким образом пытающаяся возродить свой род. А дед… С ним тоже была связана интересная история.

Дед Алексея дважды опоздал на работу — в те годы, когда за третье опоздание отправляли в Сибирь. И вот пришел третий… Дед ехал на трамвае и понял: все, уже точно не успеет. Значит — Сибирь…

Он соображал быстро. Своей тростью разбил окно. Свисток, милиция, трамвай остановился, деда забрали в отделение… А там он такого наплел! «Пассажир хулиганил, мне так показалось, вот я и замахнулся, пытался остановить, но попал в окно… Простите, если можете». Взяли с него деньги за разбитое стекло и написали на работу про ЧП. Но в лагерь не отправили — расписка из милиции была — значит, опоздание не в счет. Так и выкрутился.

Но при чем тут Борька?…

— А при том! — жестко отчеканила Ольга. — Они у тебя все были вывихнутые, дворяне эти недобитые! И Борис точно такой же!

Алексей отмалчивался.

Иногда ему очень хотелось вернуться в то время, которого он не застал, раскрутить колесо истории назад и увидеть бабушку Любу, ее сестер и братьев. И своего тезку Алексея. Где, в какой армии служил ты, бравый офицер? Где сложил свою буйную головушку? Игде, как спросил бы Борька…

Днепр, церковь на холме, деревня Димиевка… Теперь это район Киева. Голосеевский лес… Другая страна… И Зина, Борькина жена, тоже оттуда. Как из другого мира…

Вот хороший порядок у птиц. Оперился птенец — и летит себе на все четыре стороны. Никакой муштровки от отца с матерью. Но те же птицы вьют гнезда после того, как выучатся летать, никак не раньше. А Борька не желал этого понимать.

Алексею Демьяновичу очень хотелось увидеть жену сына. Но он боялся даже заикаться об этом. В его душе было тихо-тихо, словно все исчезло, — нет ни дум, ни желаний, только одна невыносимая усталость… Он давным-давно понял, что родственники часто относятся друг к другу хуже чужих. Больше зная друг о друге плохого и смешного, они злее сплетничают, чаще ссорятся.

«Эх вы, Алешки!» — думал он печально о старших детях.

Маргаритка быстро надоела Борису. Она была чересчур влюблена, слишком податлива и абсолютно безропотна.

— В характере весь цимес человека, — заявил Борька как-то Леониду. — Баба без характера — что день рождения без вина. Можешь ты сыграть на скрипке, у которой струн нет?

— Насчет скрипки тебе виднее, — ехидно отозвался Ленька. — А вообще Комариха — хорошая девка! Хорошая телка! Хорошая бабка!

— Ха! Чего? — фыркнул Борис.

Ленька спохватился, что ляпнул машинально не совсем то.

— Ну, будущая бабка! Выкрутился…

— А ты, Боб, какого типа девочек любишь?

— Я? Вот таких! — И Акселевич неплохо изобразил жесты бьющего боксера.

— Бой-девок, значит! — резюмировал Леонид. — Интересное кино… А я тяготею к пышечкам. К очаровательным пышечкам. Смысл не в том, что пышечки, а именно — очаровательные пышечки!

Борис расхохотался:

— Вот тебе и вот! А как же Дуся? Ей до пышечки как тебе до министра иностранных дел.