Куда Кейнс зовет Россию? - Солтан Дзарасов

Таким образом, приведенный выше экспериментальный материал, на мой взгляд, дает достаточные основания для вывода о несоответствии принятой нами неоклассической модели экономики интересам и целям нашего общества. С ее помощью мы не создали цивилизованную рыночную экономику, а еще печальнее, что мы мало продвинулись по пути демократии. Мы еще не нашли такую модель общества, которая бы соответствовала нашей специфике и интересам.

С помощью вышеизложенных данных и соображений я пытался показать, что прямое пересаживание англосаксонской модели рынка на почву нашей цивилизации себя не оправдало. Рыночная свобода была объявлена у нас при отсутствии не только каких-либо традиций частного предпринимательства, но и элементарных основ правового регулирования его деятельности. Нет у нас аналогичного цивилизованным странам трудового и налогового законодательства. Но если бы даже были, еще предстоит выработать традиции законопослушания, требуемые цивилизованными рыночными отношениями.

Важнейший вывод, который вытекает из нашего эксперимента, на мой взгляд, состоит в том, что в результате механического переноса ценностей одной цивилизации на чуждую им почву они утрачивают свое прежнее содержание и превращаются в свою противоположность. Нерегулируемая государством свобода оборачивается неограниченным произволом, а нацеленность на прибыль – в беззастенчивую эксплуатацию и подавление одними людьми других людей. Поставленный у нас по неоклассическим чертежам эксперимент не сделал общество лучшим, а в некоторых отношениях сделал его даже худшим, чем советское общество. Бедных стало больше, появилась безработица, выросли преступность, смертность, упали законность и культура.

Западное представление, что собственность есть также ответственность, глубоко чуждо нашему сознанию. Для вышедшего из криминала (другой среды частного предпринимательства не было) собственника-мафиози никаких правил и законов не существует, и он ведет свои дела по собственному произволу. Он оказался еще хуже, чем советский бюрократ, который не был демократом, но и не смыкался с преступностью. Советский чиновник находился под жестким контролем партии и государства и танцевал под музыку вышестоящего начальства. Как показал опыт нашего рыночного развития, такая подконтрольность может быть для общества гораздо предпочтительнее той «свободы», при которой мафиози творит свой произвол. В первом случае, худо или бедно, экономика функционирует ради всех людей, а во втором – к выгоде одних и в ущерб другим. Несмотря на то, что бывшие государственные предприятия достались им за бесценок, новые собственники презирают не только тех, кто лишился собственности, но общество в целом. Они всячески уклоняются от любых обязанностей перед своим народом. Мало того, что они старательно уходят от уплаты налогов. Вдобавок к этому новые собственники всячески норовят запустить руку в карман государства. С помощью проникшей во все поры общества коррупции они свели законность до минимума. Как было показано выше, возникли легально и полулегально работающие фирмы, за определенную плату консультирующие предпринимателей о способах обхождения законов, ухода от налогов, получения нужного судебного решения и т. д. В результате законы не соблюдаются и преступность колоссально выросла. Тюрьмы переполнены, а средств на их содержание не хватает. Пришлось придумать новый вид наказания – домашний арест.

Такая экономика не может функционировать нормально. В наших условиях законы могут соблюдаться только при условии жесткого и неподкупного контроля за предпринимательской деятельностью. Если же представить себе полное соблюдение законности и стопроцентное наказание за все совершаемые правонарушения, то больше половины населения страны придется заключить в тюрьмы. Нереальность такой перспективы диктует необходимость выбора иной модели экономики, при которой рыночная свобода ограничена разумными пределами, а контроль над хозяйственной деятельностью осуществляется таким образом, чтобы максимизировать мотив общественного служения и минимизировать возможность правонарушений. Не следует закрывать глаза на то, что в плановой экономике уровень хозяйственных преступлений был намного ниже, и на то была своя причина. Плановая определенность и обязательность считалась более справедливым способом ведения дел, нежели рыночная неопределенность и произвольность. Подобное восприятие реальности нашим населением изменить трудно, и с этим надо считаться.

Опыт быстро развивающихся стран (Китай, Вьетнам, Индия, Бразилия), о которых речь впереди, является подтверждением этой истины. Высокие темпы роста и противостояние негативному воздействию мирового финансово-экономического кризиса в этих странах с достаточной определенностью показали, что национальное планирование вполне совместимо с рынком. Более того, оно является эффективным способом снижения вносимой рынком фундаментальной неопределенности, а тем самым предупреждения и предотвращения кризисных явлений в экономике. При наличии регулируемого рынка в странах капитализма не было бы массовых спекуляций ценными бумагами, не было бы нынешнего кризиса. Только корыстные интересы узкого слоя безудержных спекулянтов и идеологическая предвзятость препятствуют принятию этого вывода на Западе. Что касается нас, то с учетом нашего более удачного планового и неудачного рыночного опыта он кажется жизненно необходимым.

Скажем еще более определенно. Прежнюю систему централизованного планирования восстановить невозможно и не нужно. Речь идет о другом. Навязанная нам путем приватизации частная собственность народного признания не получила. Не только грабители, но и относительно честно – насколько это возможно у нас в современных условиях – создавшие свое состояние собственники, какие тоже есть, являются сейчас нелюбимой категорией людей в нашем обществе. Все они живут в своих домах, как в осажденных крепостях, окруженных не только высокими заборами, но многочисленной вооруженной охраной. Не только они сами находятся под постоянной угрозой покушения, но и члены их семей, включая детей, круглосуточно живут под присмотром бдительной охраны, чтобы исключить их похищение с целью выкупа.

При всех недостатках капитализма западный капитал до таких дикостей не доходил. То же самое можно сказать о дореволюционном российском капитале, который показывал гораздо большее родство с европейской цивилизацией, нежели его нынешний наследник. Тем не менее, в итоге его постигла трагическая судьба. Каким будет судьба нынешнего частного капитала, мы знать не можем. Мы можем только указать ту логику в цепи событий, которые привели в России к более острой и негативной реакции на приход капитализма, чем это имело место в остальной Европе.

Если восстановить в памяти картину Европы конца XIX и начала ХХ века, то мы найдем в ней развитое революционное движение, угрожавшее повернуть развитие капитализма к социализму. Тогда русские только учились у европейского социалистического движения, как сделать революцию в своей стране. Однако вскоре ученики превзошли своих учителей. В России произошла антикапиталистическая революция, приведшая к власти большевиков, в то время как Европа предпочла остаться капиталистической. На мой взгляд, революция в России была вызвана более острой негативной реакцией нашего населения на капитализм, чем европейского. Капитализм у нас и тогда и сейчас устраивает небольшую богатеющую часть населения, а у остальных он вызывает недовольство и желание заменить его чем-то лучшим. Русский знает, что один способнее другого, работает более умело и вправе иметь больше. Но он не верит, что честным трудом можно заработать и приобрести многомиллиардное состояние. Эта его убежденность выражается в пословице: «Трудом праведным не наживешь палат каменных». Хорошо это или плохо, но надо признавать ту реальность, что наша психология является скорее эгалитарной, нежели элитарной. Справедливость мы понимаем как равенство в имущественном и социальном положении, и это для нас важнее всего. Поэтому в советское время была мечта о свободе и демократии, но не было никаких требований возврата к рынку и частной собственности.