Южный бунт. Восстание Черниговского пехотного полка - Оксана Киянская

До начала 1820-х годов отношения крестьян с новым владельцем были мирными; по крайней мере, ни о каких взаимных «обидах» речи не шло. Однако в 1824 году «возникла жалоба от крестьян оного местечка на экономов означенного помещика за чинимые якобы притеснения им»[231].

По этой жалобе, поданной в Киевское губернское правление, было назначено следствие. Однако разбиравшие жалобу различные судебные инстанции приняли сторону помещика: Кастан Проскура, вышедший незадолго перед волнениями в Германовке в отставку, в прошлом занимал должность президента Киевского главного суда[232]. Другие жалобы германовских крестьян – в частности, о том, «что якобы происходит для них угнетение и что при наборе рекрут не соответственно числящимся в Германовке по ревизии душ взято с них более, нежели следовало, и несоразмерная раскладка денег происходит»[233], – вообще остались без рассмотрения.

Трудно сказать, насколько жестоким помещиком был Проскура, угнетал ли он своих крестьян, законными или незаконными были действия его экономов. В данном случае экономические претензии крестьян были вторичными. Просто крестьяне никак не могли поверить, что их, прежде свободных людей, можно было продать в собственность такому же свободному человеку, усматривали в документах о продаже обман, пытались вернуть утерянный статус. Жители Германовки требовали, «дабы им отрабатывать панщину наравне с старостинскими крестьянами смежной деревни Семеновки, оставшейся в казне без продажи, то есть по одному только дню на неделе»[234]. Согласно Похилевичу деревня Семеновка вообще рассматривалась «как западная оконечность Германовки», входила в один с Германовкой церковный приход и до 1812 года считалась частью «Германовского староства». Казенными оставались и другие граничащие с владением Проскуры деревни: Сущаны, Германовская слобода и Григоровка[235].

Но до отмены крепостного права было еще далеко. И приговор суда по жалобе германовских крестьян гласил: «Признаны крестьяне виновными в несправедливости их жалобы, в ослушании против владельческой экономии, возмущении и дерзости, за что главнейшие в том преступлении 6-ть человек по решению Главного суда, учиненному 1825 годам мая 4-го, и утвержденному г[осподином] гражданским губернатором, приговорены к наказанию плетьми и к ссылке в Сибирь на поселение, два тоже к наказанию плетьми и оставлению в жительстве, а 16 человек к выдержанию под караулом в тюрьме через четыре недели и водворению в жительство со внушением повиновения владельцам их».

Исполнять приговор над крестьянами в Германовку был послан земский исправник Яниковский. Исправника сопровождала небольшая воинская команда: «от внутреннего гарнизонного батальона из 15-ти рядовых с одним унтер-офицером и одним офицером», прапорщиком Даниловичем[236].

Узнав о решении суда, германовские крестьяне продемонстрировали незаурядную выдержку и организованность. Согласно материалам следствия они, «собравшись в клуне крестьянина Алексея Лозенка», «учинили между собою совещание, дав друг другу слово, чтоб быть всем в единодушии и согласии на все их предприятия и постоять в защите к недопущении наказать осужденных, в таком предположении, что когда тех бить, то и всех их бить по равной части для того, что осужденные были с ними в одном их согласии, в чем поклялись и подписались»[237].

О том, что случилось дальше, исправник Яниковский доносил следующее: 8 июля 1825 года он вместе с командой и осужденными крестьянами прибыл в Германовку. Но «коль скоро приступили к наказанию первого из них, Ивана Трофименка, чрез полицейского служителя, то вдруг жители возмутились и единовременно произносили крики о неповиновении таковому решению и указу, бросились с азартом на лежащего на земле Трофименка и, раздевшись с верхнюю одеждою, обвалили воинскую команду и к исполнению решения не допустили». Согласно же рапорту Даниловича крестьяне кричали: «Когда их бьете, то всех нас бейте и вместе с ними ссылайте в Сибирь, ибо они ни в чем не виноваты, а были от нас посланы просить о общественных обидах».

При этом крестьяне «решительно отозвались неповиноваться помещику». Исправнику ничего не оставалось делать, как отложить исполнение наказания и потребовать «значительной воинской команды» – себе в помощь[238].

Земские власти обратились к властям военным – и в помощь исправнику была прислана рота пехотного полка. 10 июля Яниковкий еще раз попытался исполнить приговор над крестьянами. И «как только сделано приготовление к наказанию осужденных, то вдруг при поднесении рук вгору те собравшиеся крестьяне закричали толпою: “Не даймось!”

Сии виновные, суть единомыслящие с ними, повторяя “не даймось, а если раз покоримся, то сие останется уже навсегда, что будут поодиночке ссылать и наказывать”, и в таковом крике, несмотря на примкнутие штыков и произносимые исправником и офицерами о воздержании слова, с остервенением бросились, не имея ничего в руках, на штыки в такой яростности, что едва солдаты со всею быстротою могли оберечь последствия и желания оных крестьян оставить жизнь свою на штыках»[239]. Надо отдать должное ротному командиру: он не приказал стрелять по толпе, однако наказание виновных снова пришлось отложить. И только появление в Германовке 14 июля еще одной пехотной роты позволило исполнить наказание над непокорными крестьянами. Обе роты расположились в Германовке и окрестных селениях постоем.

Введение в Германовку второй роты произвело на крестьян сильное впечатление. Осужденные были наказаны, волнения пошли на убыль, несмотря даже на то, что в августе обе роты были выведены из Германовки – «к общему тогда сбору войск в Волынской губернии»[240].

Собственно, дело германовских крестьян было только одним из многих подобных дел, которыми изобиловало начало XIX века. Ничего уникального в этой истории не было. Крестьяне часто роптали на помещиков, не подчинялись им. Для усмирения крестьян вводились воинские команды. В 1801–1825 годах в России были зафиксированы 563 случая крестьянского неповиновения, из них в 147 случаях дело доходило до вызова войск[241]. История германовских крестьян отличалась от десятков таких же лишь вниманием, которое этим волнениям уделяли центральные российские власти. В курсе «буйственного поведения» крестьян был управляющий Министерством внутренних дел Василий Ланской; дело о неповиновении Проскуре рассматривалось в Государственном совете, ходом расследования в отношении «зачинщиков» интересовался сам император Николай I[242].